«Какой же он у меня все-таки хороший, — с умилением подумал Энакин, залюбовавшийся идиллистической картиной. — Когда мы поженимся, то обязательно заведем как минимум пятерых детишек».
========== Зеркало правды в «Звезде Бессмертия» ==========
Спеша к любимому автомату, покуда его новое пополнение не разобрали подростки, Энакин остановился посреди коридора, когда заметил маленького мальчика, сидящего на стуле, поджав ноги, и то и дело вздрагивающего с тихими всхлипами, которые явно очень старался сдержать. Приглядевшись, Энакин узнал Люка — того самого малыша, которого на днях притащила в их отделение сестра-двойняшка. И шел бы спокойно дальше, но что-то дернуло остановиться напротив, а затем усесться на корточки, взглянув на раскрасневшееся от слез детское личико.
— Эй, малой, ты чего ревешь? — спросил он, слабо улыбнувшись, дабы приободрить мальчишку.
— Мне… У меня кровь брали! Иголкой! — пожаловался Люк, воскликнув с неожиданной эмоциональностью, но хотя бы перестав плакать. — Раньше только из пальчика брали, а теперь из ручки!
— Ну всё, всё, успокойся, малыш, больше не будут. Скоро придет твоя мама и пожалеет ручку, — Энакин взглянул на время. Посещение клиники начиналось после часу дня. Значит, ждать и правда оставалось недолго, и Люку он не соврал.
— У меня нет мамы, — малыш нахмурился и демонстративно отвернулся от Энакина, словно восприняв его слова, как издевательство. — Мы с сестренкой живем в детском доме.
Энакин прикусил язык до боли, ругая себя последними словами. Кто его тянул вообще за этот самый язык, будь он неладен? Знал ведь, что многие из детей — сироты, но даже не удосужился подумать. И шел бы по-хорошему дальше к своему автомату, но вместо этого сел рядом с Люком.
— Прости, малой, я ведь не знал. Хотя сам сиротой остался примерно в твоем возрасте, — сознался Скайуокер, потрепав ребенка по волосам и грустно улыбнувшись, глядя в светлые глаза, взгляд которых снова был обращен к нему.
Чем-то Люк напоминал его самого в детстве. Сам себя Энакин, конечно, не помнил, но в доме дяди хранилась куча его детских фото. В ту пору волосы у него были гораздо светлее, чем теперь, и не курчавились по-идиотски, так что он хотя бы немного был похож на мальчика. Не то что сейчас. Энакину вдруг захотелось обнять этого не по-детски серьезного малыша, лишенного ласки со стороны взрослых, из всех родных у которого была лишь сестра-двойняшка.
— А с кем ты живешь? — спросил Люк, хлопая светлыми ресничками.
— С дядей. Маминым старшим братом, — пояснил Энакин.
— А я думал, с доктором Кеноби, — хихикнул Люк. — Мальчик с мальчиком ведь тоже могут пожениться, да?
— Могут, конечно, — согласился Энакин. — Но доктор Кеноби — просто мой начальник, увы.
— Я бы хотел такого папу, как доктор Кеноби, — мечтательно вздохнул Люк. — Он очень хороший. И ты тоже. Хотя раньше я так не думал, — сознался ребёнок с той искренностью, которая поразила Энакина. — Кстати… — мальчик поманил его, заставив наклониться к себе, и шепотом на ушко сообщил: — Мы с ребятами решили, что на Хэллоуин мы будем вами.
— Нами? — изумленно переспросил Энакин, вскинув бровь.
— Ну, докторами, — охотно пояснил Люк, тут же растянув губы в улыбке и похваставшись: — Я буду доктором Восом! Ты только не говори никому, что я тебе сказал, это сюрприз.
Энакин клятвенно пообещал ребенку, что никому-никому не скажет, и особенно доктору Восу. Кажется, расстались они вполне довольными друг другом: Люк убежал обратно в детское отделение, а Энакин вспомнил об обеденном перерыве, который тоже не вечен.
Однако купить себе энергетиков Энакину так и не довелось. В коридоре его повстречала толпа репортеров с камерами, которые окружали бедного доктора Мола, явно растерявшегося от необходимости говорить столько слов, да еще и без единого мата, и теперь глазел на Энакина с самым жалобным видом. Скайуокер, по зову доброты душевной, решил спасти ситуацию и вызвался позвонить дядюшке, дабы тот оторвался от своих дел и срочно приезжал в клинику.
Дело в том, что после акции «месяц доброты», которая произвела даже куда больший ажиотаж, чем планировал дядя Шив, «Звезда Бессмертия» приобрела широкую популярность по всему штату. Сюда наведывались журналисты местных газет, репортеры теленовостей. К детям приезжали различные знаменитости с подарками в виде игрушек и сладостей.
— Вот! — Мол самым бесстыжим образом втащил Энакина в круг репортеров. — Знакомьтесь, это племянник мистера Палпатина и по совместительству наш врач-ординатор, Энакин Палпатин, — Скайуокер протестующе зашипел, но журналисты клюнули на него, как на золотую наживку, и потеряли к доктору Молу всякий интерес, к его большому облегчению. Мол, кинув на него полный благодарности взгляд, поспешно убежал к себе в кабинет, откуда точно теперь не выйдет до самого вечера, а Энакин оказался с журналистами один на один, ощутив себя абсолютно не в своей тарелке.
Чтобы не молчать, словно воды в рот набрав, Энакин решил рассказать о том, о чем мог трепаться несколько часов подряд, ни разу не повторившись. О своем волшебном начальнике докторе Кеноби, которого всячески нахваливал: и специалист он самый лучший, операции выполняет любой сложности, пациенты к нему со всей страны едут, и что он самый чуткий руководитель, которого любят даже дети. В общем, не соглал ни разу, в глубине души теша надежду, что каким-то образом его интервью увидит сам Оби-Ван.
Дядя приехал почти к концу обеденного перерыва. Предоставив ему репортеров, Энакин все-таки добрался до автомата и с превеликим неудовольствием обнаружил, что подростки все же успели побывать здесь до него.
На следующий день, ближе к вечеру, доктор Бинкс бегал по всей «Звезде Бессмертия» и собирал всех докторов, дабы те посмотрели «сценка которая моя с детьми готовили целая неделя», как он выразился. Поразительно, но никто не отказался, включая Вентресс, которая пару дней назад распиналась целой тирадой о том, почему завести кактус лучше чем ребенка, и Мола, который при виде бегающих по коридору малышей неодобрительно скалился с тихим раздраженным ворчанием «пиздюки».
Когда все расселись, первым на импровизированную сцену вышел маленький Гален Марек, которого товарищи по палате прозвали Старкиллером — вероятно, эту кличку себе придумал он сам и теперь просил каждого врача и медсестру называть его только так, а не иначе. Гален играл доктора Мола. Роль у него была весьма молчаливая, поскольку все слова, которые обычно изрекал Мол в течение дня, детям произносить совершенно точно было нельзя, но одна только мимика дорогого стоила, и глядя на перебранку Мола с Вентресс, которую играла Челли Афра, даже реальные прототипы героев сей постановки изобразили подобие ухмылок.
Дальше «Мол», убегая от «Вентресс», что гналась за ним с пластиковым ножиком, видимо, имитировавшим скальпель, столкнулся с Люком в образе Квинлана, вышедшим в весьма узнаваемых красных кедах и, как и остальные, слишком длинном для ребёнка белом халате, подол которого волочился по полу. Встав между ними и разведя руки в стороны, мальчик явно играл роль примирителя и судьи в этом конфликте, но ругающаяся парочка отвергла услуги психиатра, попросту оттолкнув его и продолжая перебранку до тех пор, пока не появился Лэндо с угрюмой физиономией:
— Доктор Вентресс, доктор Мол! Что здесь происходит?! Доктор Вос, вас это тоже касается! — неизвестно, был у Лэндо действительно актерский талант, или он попросту не хотел играть роль доктора Винду, а потому выражение лица его было столь угрюмым, но получилось весьма вхарактерно.
— Я-то при чем?! — возмущался Люк, которого вместе с Галеном и все еще норовящей ткнуть его пластиковым ножиком Челли выпроваживал со сцены Лэндо.