— Я позвоню.
Он стоял без рубашки, и не было в нем ни малейшей дряблости. Выделялись на темной коже шрамы. Стелла и забыла, насколько он черен. Как черное дерево.
Он стащил с себя синюю майку и сказал с легким оттенком насмешки:
— Чтобы не видеть отца больше, чем полагается дочери, тебе стоило бы отвернуться.
Она сообразила, что таращится на него во все глаза. Девонт издал какой-то странный звук — засмеялся. Смех получился напряженный, и она поняла, что ему и страшно, и интересно до невозможности увидеть, как человек оборачивается волком. Почему-то она тоже оскалилась нервозной улыбкой, и Девонт успел ее заметить перед тем, как она, слушаясь отца, повернулась спиной.
Дэвид не любил превращаться на людях. Не то чтобы он становился уязвимым, но волк начинал нервничать, и если кто-нибудь решит проявить храбрость и подойти поближе… ну, волк может счесть это угрозой. Как змея во время линьки.
Так что он сказал мальчику:
— Хочешь смотреть — смотри. Но подожди малость, если захочешь притронуться… — тут у него возникла мысль: — Стелла, если она пошлет вперед Линнфорда, я от него буду прятаться. Я могу победить вампира… — честность заставила его изменить формулировку: — Может быть, я могу победить вампира, но лишь имея преимущество внезапности. Ее миньоны, если они сохранили в себе еще достаточно человеческого, чтобы бодрствовать днем, меня не обнаружат. Не давай им вывести Девонта из палаты.
Он постарался вспомнить все, что знал о вампирах — после перемены разговаривать будет поздно.
— Не смотри им в глаза, не позволяй к себе прикасаться. И если только ты не воистину верующая, не рассчитывай на помощь креста. Когда я нападу, не пытайся мне помогать — просто держись подальше, чтобы я за тебя не должен был волноваться.
Жалея, что нет деревянного кола, он опустился на пол и позволил себе перекинуться. Вызвать волка было легко — зверь знал, что предстоит бой и кровь, и рвался к перемене, будто его сама луна позвала.
Он никогда не помнил, насколько это бывает больно. Однажды мать ему сказала, что это как роды у женщин: если бы они помнили, как это страшно, ни одна не могла бы родить второй раз.
Но он помнил, что это всегда было хуже, чем ожидалось, и почему-то это помогало перенести превращение.
Леденящая боль пробежала по костям, а мускулы в это время жгло огнем, они меняли форму, расположение, перестраивались сами, перестраивая тело. Опыт помогал не издавать звуков, это было одно из первых умений: как держать в узде инстинкты и не испускать воя, рычания, визгов. Только полная тишина — шум может привлечь не нужное внимание.
Легкие работали, прокачивая кислород, адреналин ускорил биение сердца. Кости лица заныли, формируя морду, зубы стали волчьими. Перед глазами расплылось, потом зрение вернулось, по-хищному острое, позволяющее видеть добычу и врага, как бы ни прятались они в темноте.
— Класс! — выдохнул чей-то голос. Девонт. Охраняемый. Кто-то пошевелился, привлек его внимание. Ужас этой женщины обдал его волной духов.
Добыча.
Добычу он любил хватать на бегу.
Она подняла голову, и он увидел второй образ, наложенный на первый. Ребенок стоит между ним и двумя детьми поменьше, решительно выставив подбородок и занеся бейсбольную биту в бессловесном вызове, заглушающем страх и кровь.
Не добыча. Нет. Звездочка. Его звездочка.
Все в порядке. Она видела сейчас, как ему было больно. Заслужила право видеть. И они вместе не дадут монстру сожрать мальчика.
Первые минуты после превращения мысли у него всегда были как у волка, но боль отступила, и он снова перехватил вожжи. Стряхнул с себя остатки неприятных ощущений тем же усилием воли, которым не дал себе зарычать на мальчишку, протянувшего руку… и тут же ее отдернувшего и остановленного лентой, которой он был привязан.
Дэвид вскочил на кровать и перекусил прочную ленту. Терпеливо перенес, пока мальчик его погладил — с боязливым восторгом человека, прикасающегося к тигру.
— Это трудно будет объяснить, — сказала Стелла. Он глянул на нее — и она сжалась, но тут же выставила подбородок и посмотрела ему в глаза. — Что, если Линнфорды спросят про привязь?
Это была реакция не человека, а волка, увидевшего мальчика, которого должен защищать, привязанным. Как дворовая, собака.
— Они здесь не были, — ответил Девонт. — И если только им не случалось часто ночевать в тюремной больнице, они вряд ли знают, как здесь должно быть. Я прикрою руку одеялом.
Стелла задумчиво кивнула.
— Ладно. А если дело обернется плохо, сможешь хотя бы удрать.
Он прав, привязь лучше снять.