– Я бы сказала, хорошо набрал, – трогаю его сильные руки и прижимаюсь к широкой груди. В клетке ребер глухо бьется большое сердце.
– Давай представим, – шепчет Игорь и перебирает волосы, – что я тогда не струсил и подошел к тебе, пригласил на свидание, подарил… цветы, конфеты, что там обычно дарят девушкам?
– И мы целовались под луной, когда ты провожал меня домой?
– Именно! Так и было, Вероника, так и будет, потому что я излечу тебя своей любовью. Ты обо всем забудешь.
– Если бы это было просто, – говорю неслышно и тону в его глазах.
Игорь не отвечает, касается губами губ, раздвигает их и обжигает языком, заставляет раскрывать душу. Наверное, я смогу полюбить когда-то, если он будет таким хорошим. Как можно его не полюбить? Даже если сердце – камень, от искренних слов и прикосновений оно превращается в пластилин. Податливый и уязвимый. Только бы мне это не аукнулось потом.
Глава 43. Вульф
– Я думал, что ты снова забьешь на нас, Ву-у-ульф, – Шмель дует полные губы и бросает многозначительный взгляд на Веру. Расплывается в сладко-ванильной улыбке, а девушка сильнее сжимает мой локоть и плавно заходит за спину. Ударник хоть у нас и дежурный колобок, но за бабами охоч. Я ему стреляю глазами «моя» и незаметно для Веры веду по горлу большим пальцем, чтобы друг даже не смотрел в эту сторону, а он, дурачок, щурится коварно и растягивает полные губы в изогнутую линию. Наверное, надеется, что, если баба у меня появилась, я его вокалюгу слушать стану. Ну-ну, пусть помечтает. У меня сегодня другая цель, а вернее, две. Отвлечь булавку от тягостных мыслей, а еще… ну, могу же я помечтать?... вытянуть ее к микрофону.
Девушка скромно, привычным движением заправляет за ухо прядь, которой уже нет. Стрижка ей очень идет, открывает нежные скулы, подчеркивает светлую кожу, но волосы по плечи делали ее миловидней и мягче, да и мне темный каштан больше нравился. Сейчас черты лица девушки немного заострились, она стала старше на вид, а распахнутые большие глаза проливали на собеседника плавленное серебро. И, как по мне, камуфляж с длинными волосами был лучше, неприметней для других, а сейчас на нее не оглядывался разве что инфантил или евнух. А меня это терзало не хуже дыры под ребром, что все еще ныла и жутко чесалась.
Не отличался никогда ревностью, но мне и некого было ревновать. Ирину? Да я развлекался и не задумывался о будущем, а последний месяц больше от психов и упорства оставался с ней. Это сложно объяснить, но поведение Саши задевало меня, думал, что он зарывается, пытается казаться лучше. Хотелось доказать, что я не подбирал брошенное, не копался в мусоре, что у нас с Ирой все по любви. О чем я думал, не знаю. Помутнение какое-то, словно она мне в чай подмешивала что-то крепкое и туманящее разум. Потому что я не знаю, как я мог так долго видеть в ней хоть грамульку хорошего? Да и Сашка тоже… Он ведь любил ее в отличие от меня – сухаря.
– Вульф, ты примороженный? – шипит Шмель и чешет пузо, поглядывая Вере вслед, что тихо извинилась и вышла в уборную.
– Ты слюни подбери, – встаю у стойки и озираюсь на пустую репетиционную. – Не понял? А где Арри? Уже время, я сегодня всего на час выбрался.
– Да вышли подыметь с новеньким, – пальцы-сосиски Шмеля выстукивают триоль по рабочему барабану, а затем палочки отлетают на бортик и завершают канонаду на хете точным коротким ударом. – Краси-и-ивая, – в звенящей железом тишине говорит Шмель и кивает в сторону коридора. – Кто такая?
– Голос нашей группы, но она пока еще не знает, – я подмигиваю другу и достаю папку с текстами из шкафа. – И ты молчи. Ясно тебе?
– Так Росс же пришел, – округляет глаза толстяк и угрожающе ставит руки по бокам. Нахохлился, как сыч, ты смотри. – Вульф, ты опять за свое?
– Как пришел, так и уйдет, – отвечаю и щурюсь. – Шмель, слушай, – ступаю ближе, но не успеваю предупредить друга: в туалете хлопает дверь, и по коридору к нам быстро приближаются мягкие, но ритмичные шаги.
Вера возвращается все такой же встревоженной, вижу по глазам. На лице переливаются остатки воды, она часто умывается, когда пытается себя успокоить, кончики волос на челке потемнели от влаги. Девушка опасливо озирается на дверь, когда за ней слышатся голоса и топот ног, а я притягиваю булавку к себе и шепчу в ухо:
– Это свои. Ничего не бойся, я с тобой.
Булавка осторожно кивает и успевает отодвинуться к стене, когда в помещение заваливается тощий Арри и невысокий парень с широкой голливудской улыбкой, в черной длинной кожанке. Это еще что за конь в пальто?
Осматриваю его с ног до головы и только потом подаю руку.