Выбрать главу

– Никто ничего не доказал, но я думаю, что к Егоров причастен к смерти отца.

– Не может быть…

– Мы выберемся и посадим его. Ты дашь показания, хотя… я с хладнокровным удовольствием сломал бы ему шею, – Игорь целует меня в ухо и прижимает к себе. Я слышу, как настойчиво лупит в грудь его большое сердце.

– Нет, – качаю головой, – Егоров не дурак. Он, наверняка, сохранил против меня все улики, а свои быстро прибрал, вычистил всех, даже мою семью. Мама с папой никогда не пили, но в деле о пожаре, да, я знаю, что написано в документах, все перекрутили и наврали. Сейчас уже никак не докажешь его причастность, а меня посадят.

– За что? – удивляется Гроза и даже приподнимается с подушки.

– За все месяцы, пока я там... – сглатываю сухой ком, что перекрывает горло, – была, – глубокий вдох для смелости, – я продумывала до мелочей, как его убью. И сделала это.

Глава 64. Вульф

– Как же он выжил?

Вера пожимает плечом.

– Я вонзила нож в его грудь и с удовольствием провернула лезвие. Разве что у него нет сердца… но я слышала хруст и проверяла пульс. Он сдох. Я… была уверена.  Узнала, что подонок жив, только этой осенью, до этого думала, что меня просто разыскивают, как убийцу. Или приближенные Марьяна ради мести.

– Вот почему ты испугалась меня на концерте и после, – догадываюсь.

– Да… – Вера целует меня в скулу и снова возвращается на плечо. Я замечаю, что она зевает и устало прикрывает веки.

Молчу и поглаживаю маленькие плечи, чтобы она немного забылась и успокоилась. Пусть поспит, а я остыну, потому что это просто невозможно переварить.

Когда Вера надолго умолкает  и начинает посапывать, я осторожно встаю и буквально вываливаюсь на улицу. Мне нужен воздух, холод и топор.

Издеваюсь над своим телом около часа, а потом замираю от шума с улицы. Прячусь за угол дома и замираю, прижав к себе куртку и топор.

К воротам подъезжает черный внедорожник на высоких колесах, а во двор, распахивая по хозяйски калитку, уверенным шагом заходит Паша-Лыжник. Вот же сука!

Набрасываю куртку на горячее тело и, не выпуская топор из рук, иду навстречу этому извращенцу. Порублю тварь на куски, в недоброе время он приперся.

– А, – увидев меня, он ошарашено тормозит, пропахивает снег ботинками и расширяет зенки. – Вероника д-д-дома?

– Что нужно? – грубо спрашиваю и сдавливаю рукоять инструмента.

– П-п-поговорить хотел, – Паша косится на мою руку с топором, отступает и слегка поскальзывается на неровной обледенелой дорожке.

– О чем, например?

– Это личное, – он задирает квадратный подбородок и протягивает мне ладонь, чтобы поздороваться, так и застывает с ней на весу, потому что я ее жать не собираюсь. И он понимает по глазам. – Я – П-павел, старый… дру… знакомый Вероники, – прячет трясущиеся ладони в карманы куртки, но снова их вытаскивает и нервно встряхивает. – Знаю, что она дома. Здесь зимой некуда идти, а соседи говорили, что Звездная уже месяц живет в деревне, – «друг» оглядывается на дорогу, а я быстро рассматриваю его. Обручальное кольцо на правой руке, одет опрятно, под дутой светлой курткой, что распахнута на большой груди, дорогой свитер. Темные джинсы идеально лежат на сильных ногах, ботинки из кожи на крепкой подошве похрускивают крошкой снега. Лыжник смотрит на авто, где за темным стеклом кто-то сидит. По силуэту скорее всего девушка.

– Уходи, Па-вел, – наступаю, а он пятится. – По добру, и пока я не размазал твою морду об угол дома. И не возвращайся.

– Рассказала, значит, – он виновато опускает голову, что уже тронула седина, и хлопает себя по бедру ладонью, а я с мерзким давлением в груди отворачиваюсь и сплевываю в сторону. Я постою за свою женщину, даже если придется костьми лечь, а этот бык светло-курточный продолжает мычать: – Я должен ее увидеть.

– Зачем? – меня напрягает его присутствие. – Или ладошки вспотели и хотят не только под платье залезть? – понимаю, что дело минувших лет, но руки так и чешутся размять ему красную морду. Останавливает только человек в машине. А вдруг там ребенок? Я не настолько испорчен, потому сдерживаюсь и отступаю.

Мужчина снова оглядывается, а потом глухо говорит:

– Хочу поговорить с ней, – зыркает на меня из-под густых бровей и потирает руки о джинсы. Вспотел от нервишек? – Мы ведь все думали, что Ника погибла в пожаре, вместе с родителями, – начинает оправдываться, и я торможу его отмашкой.

– Мне твоя исповедь сто лет сдалась. Иди откуда пришел, – стою в двух шагах и слежу, чтобы он не рванул к дому. Мало ли какой неадекватушек попался.