Так что нежность Молдовяну, с которой он прижал к себе Иоану, и его озабоченность были вполне понятны: Иоана могла выйти из этой борьбы духовно побежденной. Ему поэтому хотелось избавить ее от всех неприятностей хотя бы на одну ночь, чтобы утром спокойно подумать, как быть дальше.
— Все-таки пойдем! — повторил он шепотом. — Прошу!
— А я прошу тебя, подожди! — настаивала Иоана, прижимаясь к нему под его рукой, стараясь укрыться у него на груди, как в первые дни их знакомства. — Ночь так хороша!
Тома насторожился. Слова Иоаны прозвучали на удивление спокойно. Что, Иоана так быстро пришла в себя или пытается обмануть его, чтобы задержать здесь? Но как бы там ни было, ночь действительно была хороша. Даже такому суровому человеку, как он, которому некогда наблюдать за чарующими проявлениями секретов природы, пришлось согласиться с ней. Более того, благодаря присутствию Иоаны ему захотелось поддаться заразительному влиянию успокаивающе пленительной ночи.
Обняв Иоану, ошеломленный очарованием ночи, Молдовяну просидел бы так на этой скамейке, не шевелясь, до самого утра. Но Иоана вдруг заговорила. Его удивило, что именно она первая нарушила это очарование. Вероятно, она еще окончательно не освободилась от всего, что накопилось у нее на душе.
— Может быть, ты и прав, — сказала она. — На земле много более достойных нашего внимания вещей. Сконцентрировать память только на мерзких поступках того или другого человека означало бы добровольно предаться отчаянию, скрестить руки на груди и ожидать конца света. Я знаю, тебе нужен рядом не такой человек. Я доказала тебе, что у меня достаточно сил, чтобы бороться против всего темного и искать все светлое. Но иногда устаешь. Начинает казаться, что темнота бесконечна, а свет навеки закрыт от тебя. Я подошла, как говорится, к перепутью, к границе. Мне нужна твоя помощь. Ты меня слышишь, Тома?
— Слышу! — глухо отозвался Молдовяну. — Я тебя слушаю очень внимательно.
— Да! Ты должен знать все. Я ничего не хочу таить от тебя.
— А что ты можешь от меня скрывать?
— О, не бойся! Ничего серьезного.
— Опять в связи с Кайзером?
— Да! Но еще раз тебе говорю, ничего не бойся! Что касается его, я не совершила никакой ошибки. Ошибка произошла во мне самой. Впервые, возможно в силу интуиции, у меня дрогнула рука. Я почти потеряла голову, не могла оперировать дальше. Человек, лежащий на операционном столе, вдруг стал мне противен. В самый последний момент такого напряжения нервов я прикрикнула на доктора Хараламба: «Зажим Кохера! Кохера, я сказала!» — и только после этого пришла в себя. Доктор Хараламб ничего не заметил.
— Значит, именно это произошло до того, как ты узнала всю эту историю с фотографиями?
— Да. Во время операции.
— И как ты объясняешь ту нерешительность, которая так внезапно возникла?
— Не знаю. Но мне вдруг ударила в голову мысль, что, после того как я его вылечу, Кайзер, если, скажем, пришли бы сюда немцы, выстрелил бы в меня не колеблясь.
— Несомненно, выстрелил бы! — подтвердил комиссар.
— Но и я тоже, — продолжала Иоана, — хотя я и вылечила его. Если бы такое случилось и он появился бы передо мною вооруженным, чтобы убить кого-нибудь из наших, я непременно выстрелила бы в него.
Комиссару захотелось посмотреть ей в лицо, чтобы увидеть металлический, беспощадный блеск в ее глазах, но лицо Иоаны было спрятано у него на груди.
— Понимаю! — тихо проговорил он и тяжело вздохнул. — Я понимаю твою мысль во время операции и твою реакцию на нее. В таких случаях все было вполне оправдано.
— Но вторично я не могу противостоять этой мысли, — возразила она горячо. — Если больной окажется таким же, как Кайзер, я не смогу перебороть себя. И случится большое несчастье.
Молдовяну почувствовал, как его обдало волной холода. Беспокойство закралось в душу.
— Было бы проще сказать тебе: «Не ходи больше в госпиталь! Не делай операции пленным».
— Да, было бы проще, — вторила как эхо Иоана.
— Но ты же знаешь, что я этого не скажу. Если бы я тебя заставил поступить так, то это означало бы заставить и самого себя сделать то же самое. В каком-то смысле и я оперирую этих людей. И я вырываю зло из их сознания. Временами и мне кажется, что каждый из них готов в меня выстрелить. Ты думаешь, это перенести легче?
— Тома! Я просила тебя мне помочь, а не пугать еще больше.
— Я предлагаю тебе забыть. Это единственное спасительное решение.
— Но завтра, после того как Кайзер станет здоровым, он ответит за свое прошлое. А тогда зачем я его лечила? Разве мои усилия в этом случае не напрасны?