— Я ему сказал бы то же самое, если бы он был здесь! — упрямо возразил Голеску.
— Сомневаюсь. Так как в этом случае… — Молдовяну колебался, стоит ли довести мысль до конца, и это вызвало у Голеску неожиданный шок. Лицо полковника резко потемнело, взгляд сделался невероятно сосредоточенным.
— Что же в этом случае было бы? — поинтересовался встревоженный Голеску.
— Скажу, не беспокойтесь! Но сначала мне хотелось бы довести до вашего сведения, что в Караганде у Новака будут другие заботы, более значительные и важные. — И, ссылаясь на детали последнего письма Марина Бланку, комиссар рассказал о парадоксальной ситуации, в которой окажется Новак после того, как встретится с первым мужем его теперешней жены. — Как видите, — продолжал Молдовяну, — судьба оказалась к Новаку достаточно неблагодарной, послав его как раз в Караганду. Хочешь не хочешь, а ему придется объясниться с этим человеком.
— Красивая женщина! — отметил Голеску, словно желая перевести разговор на другую тему. — Я видел несколько раз ее фотографию. Новак, как вы видели сегодня на процессе, держал ее под крышкой часов. На такой любой женился бы.
— В самом деле красивая! — согласился мягким голосом Молдовяну. — Он и мне показывал фотографию.
— Он любил похвастаться ею.
— Даже ключ от квартиры показывал мне… Новак много рассказал о своей жизни в лагере… Между прочим, он мне сказал… Господин Голеску, вас не интересует, что он мне сказал, прежде чем мы расстались в Горьком?
Голеску тяжело задвигался на своем месте, почувствовав себя пойманным в невидимые силки.
— Интересует, почему бы нет?
Молдовяну криво улыбнулся. Сначала он хотел скрыть от Голеску, что ему стало известно от Новака. Но потом пришел к выводу, что по отношению к такому человеку, как Голеску, не следует быть жалостливым.
— Мне он сказал дословно: «Господин комиссар, судебный процесс кончился. Другого вы устраивать не станете. Я еду в Караганду, и кто знает, встретимся ли мы когда-нибудь. Но знайте, что в отношении списка виноват Голеску. Он мне его дал и наказал, что с ним сделать». Теперь ответьте мне, господин полковник, как вы полагаете, стоит ли вам смеяться над творениями Новака?
Но не это было завершающим ударом, предназначенным в тот день для Голеску.
В Березовку приехали вечером. Девяткин с нетерпением ждал их перед воротами. Как только Молдовяну вылез из машины, начальник лагеря пошел ему навстречу и крепко обнял его, расцеловав трижды по русскому обычаю.
— Тома Андреевич, поздравляю тебя! Созыв съезда разрешен! — Он протянул телеграмму, в которой Марин Влайку сообщал ему дату съезда, место, где будет проходить работа, и сколько делегатов необходимо привезти от антифашистов лагеря в Березовке.
За один-единственный день полковник Щербану Голеску был трижды побежден.
На Тома Молдовяну эта весть подействовала столь же сильно, но в ином плане. Ответственность за выбор делегатов на съезд со всеми вытекающими отсюда последствиями не давала ему покоя даже во сие. Ночью он несколько раз просыпался, удивляясь глубокой тишине комнаты. Казалось, какая-то неведомая сила оторвала его от лагерной реальности, от его непосредственных обязанностей, а немилосердное время навсегда сковало его движения, и он боялся, что из-за него делегация никогда не доедет до Москвы. Но ритмические удары маятника все время напоминали ему, что ночь еще не кончилась, а ровное дыхание Иоаны успокаивало его.
И тогда он улыбался далекой мечте и говорил вслух, как это делают впечатлительные дети:
— Все хорошо! Иоана со мной! Завтра состоятся выборы делегатов. Надо будет собрать вещи в дорогу, девочка ты моя дорогая! Скоро мы покинем Березовку и направимся к Румынии…
Он проснулся одновременно с первыми лучами солнца. Отодвинул слегка руку от виска Иоаны, чтобы не разбудить ее, и, продолжая ею восторгаться, прижал губы к ее затылку. Потом осторожно, боясь разбудить жену, сгреб одежду со спинки стула и вышел, чтобы одеться.
Тома уже теперь жил той радостной минутой, когда он вместе с Иоаной распрощается со всем, что связано с лагерем. Они посидят под ивой у реки, посмотрят на свое отражение в воде, поклонятся степному простору, затеряются в зарослях кукурузы, и степь услышит биение их сердец. Они попросят лесника разрешить им переночевать на сеновале в душистом сене, еще раз скроются от людских глаз и луны в лесных кущах… А через несколько лет, как они мечтали в течение многих бессонных ночей у печурки, приедут сюда, держа за ручонку прелестного малыша.