Девяткин сидел, нагнувшись вперед, держа пустую чашку в руке. Красные отблески огня освещали его суровое лицо. Некоторое время было тихо. Остальные двое смущенно молчали, уважая чувства, которые сейчас владели начальником лагеря.
Но полковник быстро пришел в себя, поставил чашку, резко расстегнул воротник кителя и поднялся.
— Я хотел сказать, что мы обязаны перебороть себя! — проговорил он, окинув взглядом собеседников. — Каждый должен перебороть себя и забыть. Я — воспоминания о том, что было под Одессой, ты — свое прошлое в Румынии, Ивана Петровна — то, что ей приходится проводить свои молодые годы в таких грустных обстоятельствах. Как раз когда тебе кажется, что ненависть — единственно правильная реакция, в тебе пробуждается дух старого большевика и требует от тебя человечности. Напоминает тебе, что ты не имеешь права смешивать червя в яблоке с самим яблоком. Одно дело Гитлер с его сворой политиканов, и другое дело — миллионы людей, брошенных в пекло войны. Не гуманизм к врагу, а гуманизм к его жертвам — вот что нужно.
Он положил руку на плечо Иоаны и со смехом сказал:
— Я очень сожалею, Ивана Петровна, но подобный переворот в сознании нужно немедленно отметить по русскому обычаю настоящей русской водкой. Забудь на время, что ты наш лечащий врач, и разреши пропустить хотя бы по одной рюмочке…
— Разрешаю, товарищ начальник!
— За человечность, Ивана Петровна! Понимаешь?
— За человечность, Федор Павлович!
— Тогда — слава медицине!
Он пошарил в плетеной корзине и извлек оттуда бутылку водки, ворчливо встретил отказ Иоаны, но не настаивал и налил светлой жидкости в две крышки из-под бидона.
— В конце концов должны же мы поздравить друг друга с наступившим Новым годом! — уже весело произнес Девяткин. — За Советский Союз, друзья! За то, чтобы все ваши мечты сбылись, Тома Андреевич! От всей души желаю тебе как можно скорее вернуться в Румынию! А тебе, Ивана Петровна, стать знаменитым доктором в Бухаресте!
— Ла мулць ань! — по-румынски ответил комиссар и тут же поспешил перевести: — С Новым годом, Федор Павлович!
— И за товарища Влайку! — вставила в свою очередь Иоана, хлопнув в ладоши.
— Да, да! — громко воскликнул полковник. — И за скитающегося Марина Михайловича! В каких-то сугробах застал его Новый год?
Иоана улыбалась с чувством покровительства и некоторого превосходства по отношению к слабостям мужчин. Девяткин заставил комиссара выпить до дна и рассмеялся, увидев, как тот передернулся, а после этого шумно и горячо обнял обоих. Ему было особенно приятно почувствовать на своих губах горячие губы Иоаны…
Но тут же, будто рассердившись сам на себя за минутную слабость, Девяткин спросил?
— Скажи мне, Ивана Петровна, сколько длится инкубационный период при тифе?
— В среднем двенадцать дней. В исключительных случаях пять или более двадцати, — ответила она, как школьница на уроке. — При массовом заражении инкубационный период короче.
— Значит, какой первый вывод можно сделать?
— Что итальянцы заболели на фронте.
— Стало быть, не исключено, что мы имеем дело с очагом эпидемии.
— Если учесть, в каких условиях они находились, это было бы не удивительно.
— То есть?
— Все вместе в одной траншее, в одном вагоне, в укрытиях. Делились друг с другом шинелями, возможно даже раздевали мертвых.
— Насколько я знаю, Муссолини одел их не по-царски.
— Да уж действительно. На плечах опереточные накидки, на голове нечто вроде детских панамок.
— Ты видела тех, кто в карантине?
— Вчера я наблюдала, как они готовились к бане.
— Выглядели так же, как тогда, когда отправились завоевывать Россию?
— Вшей в одежде — целые муравейники.
— Думаешь, стрижка, дезинфекция ничем им не помогли?
— Может, лучше было бы их пропустить через огонь и сотворить заново, — засмеялась Иоана.
— Ты шутишь?
— Конечно, Федор Павлович!
— Все-таки, значит, помогло!
— Помогло! Но очаг был раньше, чем их постригли, и раньше, чем их одежду пропарили в дезинфекционной камере.
— А как с людьми?
— Сегодня ночью в госпитале обнаружены двое больных. Без сомнения, в карантинном бараке появятся и другие.
— Этих двух изолировали?
— Да, вместе с еще семью, у которых появились те же симптомы.
— Значит, перспективы довольно мрачные?
— Если не сказать хуже, товарищ начальник!
— Несколько секунд назад я все еще надеялся, что мы зря переполошились.
— Нет, опасность очень серьезная, — сказала Иоана, глядя ему прямо в лицо.