Авангардный полк высылает вперед усиленный батальон в качестве передового отряда. Полковая артиллерия следует с пехотой. На фланги выбрасываются разведчики и автоматчики. Достигнув высоты 108,1, передовой полк развертывается в боевой порядок. Его командный пункт — высота 108,1. Я — на западной опушке этого леса, возле дома лесника… Галиев, готовь боевое распоряжение! Доложи в корпус. — И вдруг сказал негромко: — Смотрите, товарищи начальники! Артполк отстал. Снарядов и патронов мало. Мы в невыгодном положении. Будем честно выполнять свой долг.
Офицеры быстро разошлись по своим делам, и у машины остались только комдив, Галиев и Травкин.
Полковник Сербиченко оглядел Травкина и его взмыленную лошадь и, усмехнувшись, произнес:
— Добрый козак.
— У меня Аниканов ранен, — смутившись, поведал ни с того ни с сего полковнику Травкин.
Комдив ничего не ответил, отдал последние распоряжения Галиеву и уехал к полкам.
Вокруг Галиева забегали штабные офицеры. Он был неузнаваем. Повеселевший, шумливый, он вдруг стал похож на проказливого бакинского мальчишку, каким был лет тридцать назад. «Галиев немца чует», говорили про него в такие минуты.
— Поезжай к своим людям! Следи за немцем и присылай нарочных! — крикнул он Травкину.
— Есть! — крикнул в ответ Травкин и снова вскочил на лошадь.
Сопровождавший его разведчик между тем сдал Аниканова санинструктору и, ведя на поводу лошадь без седока, присоединился к лейтенанту.
Травкин застал Бугоркова на прежнем месте в тревожном ожидании. Травкин спешился, рассеянно выпил предложенную Бугорковым водку и показал ему на карте месторасположение штаба дивизии.
— Значит, снова война начинается, — сказал Бугорков и посмотрел в серьезные глаза Травкина.
Разведчики пришпорили лошадей и пустились вскачь навстречу неизвестному.
А саперы тронулись в путь, тихо рассуждая о том, что вот снова начнутся бои и конца этим боям не видать. Не видать конца этим боям…
Бугорков сказал:
— Ну, ребята, теперь вместо шалашстроя будет нам блиндажстрой.
Травкин вскоре присоединился к своим людям, ожидавшим его на лесистом холме, неподалеку от безыменной речки, за которой окопались немцы.
Марченко, наблюдавший немцев с верхушки дерева, слез и доложил лейтенанту:
— Эти немцы в броневиках и самоходке покрутились здесь полчаса, потом повернули и переехали речку — к своим, значит, убрались. Речка мелкая, я видел. Вода доходила броневикам до середины.
Разведчики поползли к речке и залегли в кустах. Паренька с лошадьми Травкин отправил домой:
— Езжай все прямо по этой дороге. Лошадей возьмешь не всех — две останутся у меня еще на день. Пришлю их завтра, а то донесения не на чем посылать.
Затем Травкин подполз к своим людям и стал наблюдать немецкую оборону. Траншея была вырыта недавно и еще не закончена. Перебегающим по ней немцам она едва доходила до плеч. Впереди траншеи — проволочное заграждение в два кола. Разведчиков отделяла от немцев неширокая речка, поросшая камышом. На бруствере траншеи во весь рост стоял человек и смотрел на восточный берег в бинокль.
— Сейчас отправлю его к гитлеровой бабушке, — шепнул Мамочкин.
— Не дури! — сказал Травкин.
Он смотрел на немецкую оборону, оценивая ее. Да, вот та чуть приметная серая полоска земли — вторая траншея. Место для обороны немцы выбрали хорошее: западный берег гораздо выше восточного и густо порос лесом. Высота возле разбросанных домиков хутора — командная, на карте она обозначена цифрой 161,3. Немцев в траншее много. На восточной окраине хутора стоит самоходная пушка. Травкин вдруг вспомнил об Аниканове, но вспомнил как-то вскользь, неопределенно. Так вспоминают сошедшего ночью с поезда пассажира, недолго побывшего среди остальных и сгинувшего неизвестно куда.
Мамочкин прошептал:
— Глядите, товарищ лейтенант: фрицы выходят на экскурсию.
Человек тридцать немцев вышли из лесу и пошли к реке. Здесь они рассредоточились и, с опаской вглядываясь в противоположный берег, вошли в мутную воду.
Травкин сказал лучшему стрелку взвода — Марченко:
— Пугни-ка их!
Последовала длинная очередь из автомата. От пулевых ударов подскакивали фонтанчики. Немцы выскочили из реки обратно на свой берег и, суетливо оглядываясь и гогоча, как гуси, залегли. В траншее заволновались, забегали, раздалась гортанная команда, засвистели пули.
Самоходная пушка, стоявшая на окраине хутора, вдруг затряслась, заверещала и выпустила один за другим три снаряда. Через секунду ударили немецкие орудия. Их было не меньше десятка, и они в течение трех-четырех минут били по бугру. Снаряды яростно взрывали землю, оглушая странным воплем молчаливые леса.