Может быть, если она узнает его лучше, ей будет легче уговорить Джона Патрика Сазерленда отпустить ее домой. Конечно, надо иметь в виду и то странное влечение, которое она испытывает к нему. Это просто невозможно, но она, ей-богу, не всегда справлялась с собственным телом в присутствии этого человека. Руки хотели его обнять, губы — прижаться к его рту, ну и разные другие удивительные желания возникали у нее против ее воли. Аннетта долго решала, не надеть ли ей одно из подаренных платьев, но нет, не доставит она ему этого удовольствия. В измятом платье и непричесанная — вот такой она и явится на палубу. Она не желает быть послушной исполнительницей его капризов!
Нет, причесаться все-таки надо, хотя ветер, конечно, опять растреплет волосы. Можно надеть капюшон, но так хочется подставить голову ветру!
Пикник на палубе корабля, плывущего в экзотические страны! Год назад она бы ни за что не поверила в такую возможность. Всего несколько месяцев назад она уже смирилась с мыслью, что останется старой девой. А сейчас — такие приключения, что она просто не знает, как ей быть. Как задавить в себе какое-то непонятное возбуждение?
Команда была в восторге. Джон Патрик заметил веселые ухмылки, когда приказал поставить на палубе стол и стулья, а потом, поручив управление кораблем Айви, сам наблюдал за приготовлениями к пиршеству. Матросы оживленно переговаривались, но сразу смолкали, стоило только Джону Патрику приблизиться. Его репутации беспощадного пирата угрожал сокрушительный удар. Однако он считал своим долгом доставить пленнице хоть небольшое удовольствие. И еще он молился, чтобы не было дождя. Небо затягивалось облаками, и они уже были не прежнего белого цвета, а зловеще пурпурного. Ветер крепчал, корабль довольно сильно качало на бурных волнах.
Джон Патрик надеялся, что она будет в шерстяном платье — ведь так теплее, а кроме того, это означало бы, что она смягчилась.
За несколько минут до захода солнца он удостоверился, что все готово, спустился вниз и постучал в дверь. Он постарался ничем не выдать разочарования при виде все того же платья. В руках у нее был плащ.
Джон Патрик учтиво поклонился:
— Я подумал, что, может быть, вы захотите полюбоваться закатом.
Взгляд ее просветлел, но она быстро приняла равнодушный вид:
— Что ж, пожалуй.
— Вам нет необходимости исчезать с палубы каждый раз, как я там появляюсь.
Аннетта ничего не ответила. Пожалуй, он предпочел бы упреки этому ледяному молчанию. Он взял у нее плащ и помог надеть его, а затем раскрыл дверь пошире, пропуская даму вперед. Джону Патрику хотелось взять ее под руку, но он удержался. Ведь она все равно ее отнимет.
У рубки он поравнялся с Аннеттой. Ему хотелось увидеть, как она отнесется к тому, что ожидало ее на палубе. Аннетта остановилась и оглядела стол и два стула, прикрепленные к палубе. Стол был покрыт куском парусины, но украшен красными салфетками, тоже хитроумно закрепленными, чтобы их не сдуло усиливающимся ветром.
Но — и это совсем было поразительно — стол помещался между двух больших пушек. Джон Патрик заметил, что Аннетта несколько растерялась и с тревогой взглянула на него.
— Это самое удобное место, — объяснил он, зная, что место не только самое удобное, но единственно возможное в данном случае. Конечно, лучше было бы расположиться возле самой рубки, но ветер делал такую диспозицию невозможной.
— Вы привыкли к войне?
Он не ответил. Долгое время он почти не знал ничего другого. Сначала, как насильно завербованный солдат, он воевал с барбадосскими пиратами, потом — с карибскими, а потом сам начал свою пиратскую войну против англичан.
— И к разрушению? — добавила она тихо.
— Это англичане научили меня разрушать, — сказал он.
— Каким же образом?
— Вы действительно хотите это знать, мисс Кэри? Ведь история не из приятных, а мне хотелось бы, чтобы этот вечер был приятным.
Аннетта повернулась лицом к закату. Джон Патрик смотрел на нее. Небо у горизонта окрасилось в ярко-красный, кровавый цвет, и того же цвета было море. А выше над облаками цвет неба был мягче: коралловый, оранжевый, розовый. Казалось, насилие и мир поделили небо между собой.
Джон Патрик почувствовал, что она дрожит. Аннетта прижалась к нему, пытаясь укрыться. Джон Патрик окутал ее своим плащом и обнял, защищая от разбушевавшегося ветра, который надувал паруса и рассеивал морские туманы.
— Может быть, сойти вниз? — спросил он.
Аннетта не сводила глаз с заката.
— Никогда не видела ничего подобного.
— Ну, на море вы такого увидите предостаточно.
Она стояла неподвижно в его объятиях. Джон Патрик держался изо всех сил, преодолевая безумное желание прижать ее покрепче к себе. Дрожь Аннетты передалась ему.
— Все же, наверное, лучше укрыться внизу, — повторил он.
Она обернулась и пристально посмотрела на Джона Патрика.
— Чтобы все усилия ваших людей пошли прахом? — И она жестом указала на изобретательно устроенное место для пиршества.
— Ну, они считают это своей законной привилегией, — ответил Джон Патрик и с удивлением заметил, что ее глаза полны веселья.
— Служить вам или мне, капитан?
Джон Патрик чрезвычайно обрадовался тому, что его произвели из пиратов в капитаны.
— Вам, конечно. Им редко приходится видеть на борту столь прекрасную даму.
— Я не нуждаюсь в лести.
Он поднял ее подбородок, так что Аннетта была вынуждена прямо взглянуть на него.
— Я не силен в искусстве лести, мисс Аннетта.
— И в искусстве правды тоже.
Он сделал вид, что не обратил внимание на очередную шпильку. Интересно, она когда-нибудь будет держаться с ним любезно, как прежде?
Аннетта уже шла к столу. Да, игра стоила свеч. Он это понял при первой же встрече. Аннетта чрезвычайно понравилась его семье, несмотря на ее враждебное отношение. «Она с характером», — сказал как-то его отец. «У нее есть здравый смысл и мужество», — отметила мать. И это было высокой похвалой в их устах. Но даже если бы они не одобрили его выбор, он все равно бы добивался ее. Он с самого начала хочел именно эту женщину. Навсегда. Он познал эту истину сердцем, хотя долгое время сопротивлялся ей. Если у него и были еще какие-то сомнения, то они исчезли, когда Аннетта стояла на палубе корабля и отчаянно старалась подавить в себе восторг при виде мерно вздымающейся морской глади. Ее выдало радостное изумление, светившееся в глазах. Она еще столь многого не знает о себе самой. Джон Патрик хотел помочь Аннетте проникнуть в лабиринт ее собственной души.
Он допускал, что не знает многого и о самом себе. Как он был потрясен, поняв, что жаждет разделить с ней то чувство покоя и умиротворенности, которое она несла с собой.
«Вы привыкли к войне? И к разрушению?»
Да, очевидно, привык. И впервые в жизни осознал, как ужасна эта привычка.
Джон Патрик усадил ее на стул и сам уселся напротив. Один из матросов поспешил вниз, чтобы через несколько минут появиться с подносом, уставленным блюдами. Он торжественно водрузил поднос на стол и радостно изрек:
— Бизли приготовил вот это специально для вас, мэм.
Аннетта невольно улыбнулась, и Джон Патрик почувствовал необыкновенное томление. Как бы он хотел, чтобы она вот так же весело и благодарно посмотрела на него. Может быть, так когда-нибудь и произойдет? Несмотря на ужасное начало их знакомства?
— Спасибо, — сказала она матросу, когда он снял крышку с блюда, где красовались подгоревший цыпленок, явно черствый хлеб и бобовое пюре. А затем перед ней поставили блюдо с клубникой, яблоками и апельсинами, нарезанными ломтиками.
Джон Патрик впервые за все время пребывания на корабле подумал, что надо побольше уделять внимания еде. Он набирал команду, исходя только из боевых качеств, это относилось и к повару. Служа на флоте Его Величества и питаясь исключительно бобами, хлебом, зараженным личинками, и, в редких случаях, гнилым мясом, Джон Патрик, освободившись, предъявлял к кухне только одно требование: чтобы еда была приготовлена чисто, а овощей и фруктов было побольше, невзирая на цены. Он по опыту знал, что такое питание способствует укреплению здоровья команды. Однако сейчас он смотрел на загубленного цыпленка и сожалел, что не позаботился нанять настоящего профессионального кока.