— Но колонии не могут существовать без Англии.
— Англичане основывали свои колонии не из благородных побуждений, — проворчал Джон Патрик. — Они искали богатств и рынки для сбыта своих товаров. Они хотели создать огромную империю и властвовать над миром.
— Так, значит, ты никому не хочешь мстить? — переспросила она, иронически вздернув бровь.
— Ну, может быть, это желание отчасти сохранилось — я не хочу, чтобы людей насильно заставляли служить на английском флоте. — И он приложил палец к ее рту. — Но больше мы не будем говорить о политике, моя маленькая роялистка. Слишком уж вечер хорош.
— А твоя команда не хватится тебя?
— Думаю, что нет. Они привыкли к моим исчезновениям.
Он тихо поглаживал ее плечи, чувствуя, как Аннетта дрожит от его прикосновений. Они сидели вдвоем, вдалеке от дороги, и могло показаться, что они сейчас одни на необитаемом острове.
В небо поднялась полная яркая луна. Одна за другой зажигались звезды. Серые глаза Аннетты были подернуты дымкой. Пальцы ее тихонько поглаживали его руку.
Но ведь он же поклялся! Пусть тогда он на ней женится — торговался Джон Патрик сам с собой, пытаясь оправдаться в собственных глазах, а руки его уже раздевали Аннетту. И губы его уже прокладывали дорожку поцелуев по ее шелковистой коже.
Аннетта услышала тихий вздох, похожий на шелест ветерка среди парусов. Джон Патрик прижал ее к себе. Она взглянула в эти удивительные зеленые глаза, которые скрывали так много тайн. В темноте они казались еще загадочнее. На щеке его дрожал мускул, но руки ласкали, искушали, любили, и она ощущала свое тело как нечто драгоценное, нечто великолепное и прекрасное, словно луна в этом ночном небе. Ее захлестнул поток ощущений. Тропическая ночь, море, небо, теплый ветерок — такого богатства чувств она никогда не знала. Она обвиняла Джона Патрика в том, что он украл ее свободу. Но ведь получалось, что он подарил ей иную свободу, которой она никогда не знала прежде.
Сомнения и страх, которые она испытывала в их первую ночь, исчезли бесследно. Тело помнило только чувственную радость. Раньше Аннетта считала, что любовь приходит постепенно и естественно к людям с одинаковыми пристрастиями, ценностями, убеждениями, что она всегда имеет в основе своей взаимное доверие и преданность. Что большую часть такой любви составляет дружба.
Джон Патрик опроверг ее представления. Он как молния осветил ее спокойное сумеречное существование, обрушился, как ураган в апреле, взорвал почти уже стародевический покой ее жизни, исполненной разнообразных обязательств. Она жила, стараясь быть приятной окружающим и делать то, что велит долг.
Звездный Всадник! Прозвище подходило ему с его беспокойным нравом, любознательностью и мечтами. И ни одной женщине не удастся его приручить, а уж ей и подавно.
Аннетте стало больно от этой мысли. Она-то его уже любила всеми силами души. Она не знала почему, когда и как это случилось. Она знала только, что это правда, и правда мучительная. Она знала также, что постарается запомнить каждое чудесное мгновение, проведенное с ним, все звуки, запахи, прикосновения, навсегда замкнет их в своем сердце и памяти. Тело ее звенело, словно туго натянутая тетива, оно томилось и жаждало. Теперь все одежды были сброшены, он оставил только рубашку. Ее он никогда не снимал. Джон Патрик поцеловал ее, и она ответила на поцелуй с каким-то отчаянием, с ощущением полной раскованности, все еще удивлявшим ее. Его поцелуи становились упорнее, крепче, требовательнее, и жар, охвативший их, казалось, раскалил их плоть добела. Он ласкал самые потаенные места ее тела, и оно отвечало сладостной дрожью.
— Джонни, — прошептала она, почти безотчетно назвав так, как его звали в семье.
— Моя прекрасная дама, — прошептал он, сливаясь с ней воедино и опять уходя, обостряя мучительное желание Аннетты завладеть им, поглотить всецело, как ее самое поглощали волны пьянящего наслаждения. Его движения участились, вовлекая ее в безумный, все убыстряющийся ритм отчаянной скачки к конечной цели. А потом он стих, оторвался от нее и застонал. Аннетта поняла, что он не хочет рисковать и оставить ее с ребенком. Эта мысль опечалила ее, хотя он, конечно, поступал разумно. Джон Патрик не хотел попасть в ловушку, да и Аннетта не хотела ловить его. Не имеет значения, что она к нему чувствует и насколько сильно его желает, расставлять ему западню она не станет. Никогда.
Она слушала первозданный ропот моря, птичий крик, шелест ветра и старалась подольше сохранить ощущение блаженства. Аннетта прижалась к нему, чувствуя, как сильно бьется его сердце, прислушиваясь к учащенному дыханию, а потом несмело и нежно просунула руку ему под рубашку и погладила шрамы на спине. Он напрягся, а потом постепенно и очень медленно его тело стало расслабляться. Рубашка задралась, и Аннетта вскрикнула.
До этого она видела только несколько шрамов сбоку. Спина выглядела ужасно. Безобразные неровные края шрамов перечеркивали ее всю. Их никто не лечил, не зашивал, и они подживали медленно и неравномерно. Было невыносимо думать об ужасающей боли, которую ему приходилось терпеть.
Джон Патрик хотел было отодвинуться, решив, что его шрамы вызывают у нее отвращение. Она удержала его, и, подняв рубашку до плеч, стала целовать эти безобразные рубцы со всей нежностью, на которую была способна. Ей хотелось бы очутиться в том времени и утолить боль, призрак которой преследовал его до сих пор. Джон Патрик Сазерленд был самым гордым человеком из всех, кого она знала, и она не могла и вообразить, что он должен был испытывать, став жертвой варварского обращения. Поэтому ее губы и пальцы хотели сказать ему, что его шрамы не пугают ее, что он не должен их стыдиться ни перед ней, ни перед кем бы то ни было в целом мире, сказать, что она его любит. Однако при этом Аннетта боялась, что он почувствует себя обязанным воздать за такую преданную любовь и тем самым окажется в ловушке ее чувств к нему. Испытывая горечь и одновременно сладость любви и сочувствия, она села рядом с ним, не в силах отодвинуться и не прикасаться к нему.
Джон Патрик встал и потянул ее за собой. Он снял рубашку и повел ее в море. Вода была удивительно приятная для тел, еще разгоряченных объятиями. Прохлада шелком касалась кожи. Теплый благоуханный ветерок гладил лицо с невыразимой нежностью. Джон Патрик переплел свои пальцы с ее, мерно сжимая и отпуская их. И тело ее снова затрепетало от желания испытать недавние сладостные ощущения.
Она взглянула на Джона Патрика, на его сильное, но худощавое тело и поразилась тому, как оно удивительно красиво. Сердце сильно забилось в груди, словно она вдруг увидела себя со стороны: она, Аннетта Кэри, стоит обнаженная, омытая лунным светом и ничего не стыдится. Она едва верила, что на такое способна, и все же не могла противостоять бесовскому наваждению.
Они стояли то в прибывающих, то снова отступающих волнах, а потом он встал на колени и потянул ее вниз, к себе, и яростно припал к ее губам, вовлекая в бешеный чувственный вихрь, поцелуи его стали безумными. Волны мерно накатывали на их тела, и он снова вошел в нее. Ее охватило первобытное, примитивное желание, дикое и неотступное. Джон Патрик что-то прошептал ей на ухо, но его слова заглушил ласковый лепет волн. Дыхание его мешалось у ее щеки с солеными брызгами волн. Ее тело так жаждало последней ласки, что Аннетта вскрикнула.
Джон Патрик поцеловал ее в шею и на мгновение замер. Потом их тела, как их души, слились в одно нерасторжимое целое, а миллион звезд смотрели на них сверху, отражаясь в волнах, — свидетели их любви.
Потом они долго лежали, не размыкая объятий, а вода охлаждала жар их плоти.
— Я люблю тебя, — прошептал Джон Патрик, и опять звук его слов смешался с плеском волн.
Она дотронулась пальцем до его губ. Она только что отдала ему сердце навсегда, но почему-то, и непонятно почему, не могла сказать ему те же слова. Внутренний голос твердил, что это краткое волшебное мгновение среди долгих дней суровой реальности. Потом Джон Патрик вернется в свой мир, а она — в свой.
Но он, казалось, не ждал ответа. Он перекатился на спину и взглянул на Аннетту.