- Буду, обязательно буду! Только штатив-то нам уже сегодня нужен, а не через неделю, - горячо доказываю брату.
И он согласился:
- Так и быть, дам штатив сегодня. Но ты помни своё обещание.
- Сдержу, честное пионерское, сдержу!
- Тогда получай! - Борис достал с шифоньера сложенный штатив и протянул мне.
Обрадованный, я схватил штатив и скорее бежать из комнаты, пока Борис не передумал.
Подставку, на которую будет ложиться наша астрономическая труба (это я про себя её так называю, а вслух - телескоп), Генка сам сделал.
Но нам не повезло. К вечеру всё небо затянуло облаками, стало пасмурно. В пасмурную погоду звёзд не видно.
Генка вздыхает:
- Это с севера пришёл циклон и принёс много влаги.
- Долго он теперь будет тут торчать? - спрашиваю.
- Как только придёт антициклон, так сразу и оттеснит его, - отвечает Генка.
Два дня мы ждали антициклона. Наконец он добрался к нам.
Генка содрал с двери предбанника листок с надписью «НИИ» и прибил другой, на котором было крупно написано:
ОБСЕРВАТОРИЯ
- Сегодня ночью состоится торжественное открытие нашей обсерватории, - радостно объявил он.
- Где мы её будем открывать? - спрашиваю.
- Обсерватории-то где бывают, знаешь?
- Нет.
- В горах.
- Почему?
- Потому что ближе к небу и воздух в горах чистый, помех там меньше бывает. Ясно?
- Теперь ясно. Мы тоже с тобой на гору полезем?
- Там нет никакого помещения для хранения нашего оборудования. А таскать туда-сюда всю аппаратуру канительно, да и ребята сразу пронюхают, будут нам мешать работать.
- Им ведь тоже хочется посмотреть на небо в телескоп, - говорю.
- Конечно, - согласился Генка сразу. - Мы же с тобой не какие-нибудь мелкие собственники. Как только откроем новую звезду, так сразу и подарим наш телескоп школе. Нате, смотрите все на звёзды и планеты! А то ведь курам на смех получается: десятый класс изучает астрономию, но на Вселенную смотрят невооружённым глазом! Куда это годится?
- Такое дело, - говорю, - никуда не годится. Мы с тобой не жадобы, подарим наш телескоп им. Только вот Борис, пожалуй, не отдаст свой штатив школе, пожалеет.
- Отдаст, - уверенно сказал Генка. - Он ведь комсомолец, сознательный человек. Как же он может пожалеть для родной школы какой-то несчастный штатив? Мы телескоп отдаём, так свой штатив он и вовсе не пожалеет.
- А если мы не откроем новую звезду, тогда как?
- Откроем, - опять уверенно ответил Генка.
Он всегда уверенно говорит, поэтому я тоже поверил, что мы откроем новую звезду.
Но тут Генка сам немножко призадумался, чуток потеребил свою чёлку, вздохнул и сказал:
- Может и не посчастливеть… Новые звёзды не каждую ночь появляются. Тогда мы с тобой разглядим получше планеты, нашу Галактику, заглянем в туманность Андромеды и уж потом подарим телескоп школе. А пока мы установим его на крыше нашей обсерватории. Крыша-то почти плоская и глиняная. На ней и штатив хорошо будет стоять, и ноги не станут скользить. На шиферной или жестяной крыше штатив не удержится и самим стоять плохо придётся, а тут очень удобно всё получится.
- На крыше так на крыше, - соглашаюсь с ним.
Наступил вечер, приближалось время торжественного открытия нашей обсерватории. Как только смерклось и на небе появились звёзды, мы приступили к делу. Притащили со двора лестницу-времянку. Она была сколочена на скорую руку из двух длинных жердей и круглых палочных поперечин.
По обеим сторонам бани у самых стенок рос клён-самосевок. Поэтому мы лестницу приставили к фронтону с фасада.
Дверь в предбанник Генка запирал на висячий замок, а ключ прятал, в кармане с собой не носил.
- Ещё потеряешь, - говорит, - или домашние ночью возьмут ключ из кармана, отопрут замок и откроют всю нашу тайну.
Он достал ключ из потайного места, отпер замок, и мы вошли в предбанник. Там была темь - глаз выколи. Генка на ощупь взял со стола астрономическую трубу и подал мне:
- Держи в горизонтальном положении, смотри не урони! - строго наказывает.
- Не уроню.
Он взял штатив, и мы вышли из предбанника.
- Ген, можно мне хоть одним глазком глянуть в телескоп?
- В наш телескоп только одним глазом и можно будет смотреть. Потерпи, сейчас установим, тогда и посмотришь.
Он полез на крышу устанавливать штатив, а я остался с трубой в руках внизу.
Вечер был такой тихий, такой тёплый… В чёрном небе мигали яркие звёзды, их было много-много! И где-то там, далеко-далеко, есть звезда, про которую ещё никто на всём белом свете не знает, а мы с Генкой первые откроем её. Вот будет здорово! Мне так охота стало посмотреть через трубу на небо, что я не вытерпел и тайком от Генки направил трубу вверх и глянул. От удивления чуть не выронил трубу из рук! Луна была такая здоровущая и так близко от меня, что её хоть рукой хватай.
- Готово, - сказал Генка на крыше.
И я опять как ни в чём не бывало стал держать трубу в горизонтальном положении.
Генка спустился на землю, взял у меня из рук трубу и снова полез на крышу. Трубу он тоже держал обеими руками в горизонтальном положении. Так подниматься ему было неудобно, и он, осторожно переставляя ноги с одной ступени на другую, изо всех сил старался держать равновесие.
Лестница была выше крыши на две ступеньки. Перелезать через них с занятыми руками Генке было трудно, и он с предпоследней ступеньки широко шагнул сразу на крышу, но потерял равновесие. Он ещё не упал, но уже понял, что обязательно упадёт, и успел крикнуть мне:
- Держи телескоп!
Трубу я успел поймать, а Генку поддержать не сумел.
Он кубарем скатился по лестнице и брякнулся на землю. Сам ещё лежит, а уже спрашивает меня:
- Телескоп цел?
- Цел, - говорю. - А ты сам-то цел?
- Рёбра все поломал, - стонет он.
- Все до одного?!
- Может, какие и уцелели…
- А сколько уцелело?
- Завтра в больнице… Доктор Анатолий Васильевич скажет…
Он кряхтел и морщился, даром что терпеливый.
- Больно? - посочувствовал я ему.
- Наука без жертв не обходится, - простонал он и встал на ноги.
- Торжественное открытие обсерватории отменяется,- объявил он.
- Конечно, - согласился я, - теперь не до этого, какое тут уж торжество, если у тебя все рёбра поломаны!
- Теперь, когда из больницы выпишусь, тогда и откроем, - говорит, а сам всё морщится и тихонько стонет.
- Отнеси телескоп на стол, - приказывает мне.
Я тут же выполнил его приказание.
- Лезь на крышу, сними штатив, да смотри ты не загреми, как я, а то костей не соберёшь!
- Я не загремлю, у меня руки-то свободные, держаться ими буду за лестницу.
Снял я штатив с крыши и тоже отнёс его в предбанник. Генка запер дверь на замок и спрятал ключ. Потом мы сняли лестницу, положили её в сторону и молча разошлись по домам.
Мне жалко было Генку, и злость взяла: не мог вовремя удержать друга! Такая злость напала на меня, что самому себе по шее надавать захотелось. Ночью не засну никак.
На другое утро мы с Генкой пошли в больницу к доктору. Генка не стонал и не морщился, только прихрамывал на одну ногу.
Доктор Анатолий Васильевич, отец Эммы, был в белом халате, на голове такая же белая шапочка, а на носу большие очки. Он осмотрел Генку от макушки до пяток, вертел, крутил, мял, щупал, потом сказал:
- Рёбра, к счастью, у тебя остались все целые. А синяки и ссадины только украшают настоящего мужчину, и до свадьбы они, конечно, заживут!
Мы здорово обрадовались и весело зашагали домой.
От радости Генка даже хромать перестал.
Теперь нам осталось только открыть звезду Генгера.
