-- Граждане, вами нарушено законодательство о порядке проведения демонстраций.
-- Напротив, -- возразил Рубинштейн, стараясь не отстать по громкости от мегафона, -- в полном соответствии с законодательством, нами был направлен официальный запрос мэру города, товарищу Ходыреву. Вот уведомление о вручении.
-- Предъявите постановление о разрешении демонстрации.
-- Согласно действующему законодательству мэрия должна среагировать в трехдневный срок. Ответа получено не было в течение недели. Согласно принципу презумпции, в случае отсутствия официального запрещения, демонстрация считается автоматически разрешенной.
-- Что, съели? -- раздался вдруг хриплый визгливый голос. Толпа расступилась, и на середину выскочил грязный, всклокоченный, перекошенный на один бок человек с фотоаппаратом в руках. Он начал быстро щелкать затвором, поворачиваясь и припадая на правую ногу. Рубинштейн смотрел на него с не меньшим удивлением, чем майор.
-- Это же Васька-революционер! -- прокатился шелест по толпе, -- где чего ни случится, он тут как тут!
Майор встряхнул головой и отошел к припаркованной метрах в двадцати Волге. Стекло в машине опустилось, майор наклонился и начал что-то говорить, жестикулируя левой рукой.
Васька вдруг пошел вприсядку, хлопая себя по коленям и громко выхрипывая:
-- Полюбила мильцанера,
Он в задание пошел!
Допустила ревльцюнера,
Мильцанер домой пришел!
Эх, эх, эх, эх!
Кобура скрипучая!
Ах, ах, ах, ах!
Жди такого случая!
Он вдруг замер в неустойчивой позе, сделал три щелчка фотоаппаратом, потом повалился на спину и замер, устремив объектив в небо.
Майор вернулся и поднял мегафон:
-- Граждане, демонстрация не разрешена городскими властями. Вам дается три минуты, чтобы разойтись, после чего...
-- Ревльцюнер мой перессался, -- вдруг заорал Васька, и, не вставая с асфальта, сфотографировал майора, -
Стал кальсоны надевать!
Мильцанер не растерялся,
Сел бумагу составлять!
Майор выждал несколько секунд и ровным голосом закончил: -- ...после чего ко всем, кто остался, будут применены меры пресечения.
-- Предъявите решение мэрии о запрете демонстрации, -- твердо сказал Рубинштейн.
Майор посмотрел на него долго и изучающе, после чего молча поднял руку. Отделение мгновенно выстроилось напротив, лицом к демонстрантам. Майор махнул рукой, милицонеры слаженно двинулись вперед, обошли демонстрантов и встали чуть позади, по двое около каждого. Один из них, проходя мимо Васьки, пнул его ботинком.
-- Ух, ух, ух, ух! -- немедленно заголосил тот, повернувшись на бок и скрючиваясь,
-
Жись моя дявичьцкыя!
Ых, ых, ых, ых!
Шыбко политичьцкыя!
-- И много у вас таких пидоров? -- спросил Сашу молодой, розовощекий, веснушчатый милиционер, легко, но плотно беря его под правую руку.
-- Это не у нас, -- ответил Саша, -- это скорее у вас.
Майор поглядывал на часы. Наконец он поднял глаза и объявил:
-- Граждане нарушители общественного порядка, положите плакаты на землю. С этого момента вы считаетесь задержанными. Любое неповиновение будет рассмотрено как сопротивление властям со всеми вытекающими последствиями.
-- Ну, пошли, -- сказал веснушчатый, и колонна арестованных, наступая на транспаранты, направилась к подъехавшему Икарусу, перекрывшему видимость съемочной группе БиБиСи. Тем удалось пробиться сквозь толпу и вынырнуть у переднего бампера автобуса как раз когда подвели Сашу. Он улыбнулся и попытался помахать им рукой. Приветствие не вполне удалось. Ему мгновенно заломили руки за спину и пригнули голову книзу.
Англичане ахнули, подавшись вперед. В левом локте обжигающе хрустнуло. Последнее, что он успел заметить, прежде чем его закинули в автобус, был веснушчатый, закрывающий телекамеру фуражкой.
-- Мама, смотри, -- сказал маленький мальчик в толпе за оцеплением, -смотри, сколько бандитов поймали. И бандиток.
Автобус был туристический. Если бы не рассаженные в шахматном порядке фуражки, можно было бы подумать, что это экскурсия по местам боевой и революционной славы. Вот только окна были плотно занавешаны. Саша тупо смотрел на надпись "Уважаемые ленинградцы и гости нашего города, за кабину водителя не заходить". Боль в локте нарастала. Прежде чем закрылась дверь, они услышали шум, несколько ударов снаружи по корпусу, как будто били мешком с костями. Раздалось пару матюков и в автобус влетел Васька революционер, мертвой хваткой вцепившийся в фотоаппарат.
-- Я в демонстрации не участвовал! -- кричал он, шепелявя и брызгая слюной, -- у вас нету законного права!
-- Кочетов, заткни его! -- коротко распорядился майор. Кочетов молча съездил Ваське по зубам. Тот ударился головой о плексигласовый колпак кабины водителя, тихо сполз на пол и заскулил.
71.
Остатки бригады грузчиков сонно потянулись по разбитой дороге в сторону картофельного поля. До поля было километра два. Попасть в грузчики было особой привилегией. В то время как простые смертные в поисках картофелин копошились в земле, вывернутой наизнанку картофелекопалкой, грузчики степенно шли межою следом, иногда небрежно забрасывая мешок в кузов ползущего рядом тракторного прицепа - шаланды. Мешки стояли на поле редко, как верстовые столбы, будто подтверждение расхожей истины - что из земли произошло, в нее и вернется.
Картофель полей совхоза Мочилицы явно старался сократить этот круговорот до нуля - процентов семьдесят сгнивало еще в земле, или пожиралось паразитами. Первый мешок обычно наполнялся к концу первого часа землекопания, что давало грузчикам возможность подольше отсидеться в лагере.
Они шли, шаркая по глинной пыли хлюпающими сапогами.
-- Интересное дело -- сказал Гольденбаум, -- у нас в бригаде процент докторов и кандидатов наук значительно выше, чем в среднем по объединению.
-- Это потому, что тут скрупулезность требуется -- охотно поддержал его Ложакин, -- неопытным же соискателям судьба на сепарацию.
-- Геннадий Алексеич, тебя-то каким бризом в науку внесло? -- спросил Гольденбаум, -- Ты вроде бы тут, на ветрах, привольно и привычно ориентируешься?
-- А я сызмальства к эксперименту привычен был, -- нисколько не обидившись, отозвался тот, -- поскольку взращен был на таежной метеостанции в среде научной аппаратуры. К снятию показаний с пеленок пристращен.
Слева от тракта, покосившись к лесу слегка поехавшей крышей, кренился Лехин дом. Черными пустыми глазницами окошек уныло глядел он в небо из-под обомшелого, гнилого теса.
Максаков подобрал фрисби с земли и, сумрачно глядя на жилище аборигена, сказал зачем-то, ни к кому особо не обращаясь:
-- А вот голландцы тротуар перед домом шампунем моют.
-- От ихнего избытка еще не так крыша поехать может, -- пояснил Ложакин, -- А ты там со своей тарелкой поаккуратней, а то влетит куда ненароком.
Максаков молча, профессиональным движением, метнул диск вдоль дороги и побежал следом.
72.
-- Товарищ капитан, тут у одного загранпаспорт! -- крикнул похожий на австралийского утконоса лейтенант, составляющий протокол. Процедура длилась уже больше часа.
В странной формы обширном помещении над отделением милиции по улице Рубинштейна 1, вокруг неравномерно расставленных столов сгрудились арестанты, вперемежку с редкими служителями порядка. Солнце косо било сквозь высокие окна, бросая продольные тени от рам на многочисленные протоколы, живописно разбросанные по столам. Здесь царила деловая атмосфера присутсвенного места, и если б не скандальная сцена выпровождения Васьки революционера, ни за что нельзя было бы сказать, что идет процедура оформления ареста...
Васька мешал. Он то и дело орал что-то, брызгая слюной, стучал по столу, всклокачивал пятерней макушку, осыпая столы перхотью. Взвод профессионалов-омоновцев, после умело проведенного задержания, доставил нарушителей в отделение и отбыл, не оставив комментариев. В конце концов капитан громко спросил: