Старший сержант с минуту не отпускал кнопку звонка. Его маленькие, острые глаза буравили Карнаухова как бормашина. Тот в ужасе молчал, глядя на брюки старшего сержанта. Высшая нервная деятельность практически прекратилась.
-- Ломать дверь? -- спросил он в отчаянии и повернулся правым плечом вперед.
-- Отставить! -- Тетерин съездил ему под дых ребром ладони. -- Да, много еще над тобой работы требуется, прежде чем в органы тебя ввести!
Новобранец начал глотать воздух, одновременно стараясь удержать стойку смирно.
-- А вывод ясный, как устав внутренней службы. -- наставительно сказал старший сержант, -- Лицо политическое для нас маловредительное. Ежли он нам дверь откроет, в лобешник тебе не заедет. Сколько раз мы сюда ходили?
-- Три, -- просипел Карнаухов.
-- Верно! И еще три раза придем. И еще тридцать три, если надо. А вот ежли мы дверь с петель сымем и возьмем Самуила тепленьким, прямо в зассаных кальсонах, тогда что?
Карнаухов молча моргал.
-- А тогда завтра ты, рядовой Карнаухов, -- с нажимом продолжил Тетерин, -- вместо культурной прогулки в жилмассив номер семь пойдешь на воровскую малину и получишь перо в бок. Потому что ты, Карнаухов, малограмотный и дурной по молодости. Вопросы есть?
-- Неет...
Они ходили туда еще семь раз. Потом перестали.
87.
Сквозь заплесневевшее окно с затянутой марлей форточкой виднелся обледенелый край крыши первого корпуса и огромная, как телебашня, красная кирпичная труба. Над ее верхушкой, поверх ледяных наростов, слегка мотало желтым.
Стол был пуст. Сквозь витиеватую вязь механизма черного репарационного Ундервуда просвечивали пятна кофе, намертво впитавшиеся в дешевый дерматин. Митя нажал круглую кнопку с покоричневевшей от времени буквой "О". Кнопка пошла вниз, вызвав суетливую эстафету механического кружева, закончившуюся выбросом кверху длинной тараканьей ноги, глухо, как боксер по набитой песком груше, стукнувшей по толстой слоистой пачке бумаг, перемежающихся копирками.
О т ч е т п о п л а н у р а б о т ы
з а ч е т в е р т ы й к в а р т а л - медленно, работая указательным пальцем, напечатал Митя и опять поглядел в окно. Ничего нового там не появилось, кроме нахохлившегося пучеглазого существа на карнизе.
"Что такое отчет?", - подумал он, - "Просто последовательность значков на бумаге. Не имеющая сама по себе никакого смысла, до тех пор, пока кто-то ее не прочтет. А не прочтет ее никто. Никогда. Не значит ли это, что последовательность значков может быть любой, например такой":
й ц у к е н г ш щ з х ъ - прошелся он по верхнему ряду кнопок.
Или такой, простучал он по клавиатуре в обратном направлении:
э ж д л о р п а в ы ф
А еще можно двигаться диагонально:
с а е п и р г о
Смотри-ка, как быстро продвигается отчет! Оказывается, это не так уж скучно, отчет о проделанных работах. А интересно, если попробовать все-таки ввести правила игры. Например, такое: разрешается движение по клавиатуре в любом направлении, без перескакиваний внутри слов через клавишу:
д ю б л о ж э и т т и о г о р о ш г о р н с а п и т
Надо же, даже проявляется некоторая осмысленность! Митя увлекся. Пачка бумаг постепенно выползала из недр антикварного механизма, синхронно покачиваясь в плотных струях, исходящих от лопоухих резиновых лопастей стоящего на шкафу хрущевского вентиллятора.
а м п и р в а п и т
в а м в р о г
с а м т р о л л ь в к е п и п р о ш о л м и м а
Ух, здорово!
Ракетообразная турбина вентиллятора, построенного на заре освоения космоса, с трудом прокручивалась в непривычно вязкой среде.
у п а в ы р о л ь н е п р о г о р и т
с а м и в ы н е д ю ж е к в а с п и т ь
Отчет выходил на славу. Смысла в нем было куда больше, чем в прошлом. И, главное, написан по строгим правилам.
-- Митя, давай к столу! -- скорее не услышал, а кожей ощутил он вибрацию, -- Все готово!
Оторвавшись от стула, Митя вынырнул из-за кульмана и протиснулся к большому лабораторному столу.
В помещении было полно народу. Торт уже был нарезан. Вокруг толстых слоеных аппетитных кусков уже начинал потихоньку клубиться начинающий растворяться шоколадный крем. В вытяжном шкафу забулькала паром большая дюралюминиевая скороварка.
-- Вот и чай поспел! -- несколькими резкими толчками, загребая ладонями, Людмила приблизилась к вытяжке и взялась за большие черные ручки. -- Осторожно, осторожно, не обжечь бы кого ненароком!
Она повлекла к столу шипящую скороварку, оставляющую трассы белесоватых мелких пузырьков.
-- Подставляйте посуду! -- крикнула она, перевернув скороварку кверху дном и пытаясь ослабить клапан.
-- Давайте я вам помогу! -- предложил Петр Николаевич Малинин, подоспевший с большой отверткой.
Он ловко поддел отверткой клапан и, не мешкая, подставил под струю бьющего под давлением чая предварительно сжатую в пальцах резиновую грушу. Груша быстро наполнилась.
-- Подавайте мне посуду, -- сказал он в толпу.
-- Спасибо, Петр Николаевич, что бы я без вас делала, -- сказала Лисицына и бросила на него лукавый взгляд из под маски. Маска у нее была новая, только что со склада, закрывающая все лицо прозрачным плексигласом. В маску было вмонтировано переговорное устройство, так что слышно ее было очень хорошо. Малинин улыбнулся в ответ, но улыбка его утонула в закрывающем нижнюю половину лица загубнике старого образца. Чай разлили, гости разместились постепенно, держа в руках обжигающе горячие резиновые емкости.
-- Ну, что же, давайте тост! -- произнесла Ольга Андреевна, увеличив до предела громкость переговорника, -- Афанасий Лукьянович, начинайте, как старейшина. Только не тяните, торт уже начинает размокать.
-- Ну, что я вам, голубчики мои, могу сказать? -- начал он, выпрямляясь над столом.
Афанасий Лукьянович был единственным прочно стоящим на полу сотрудником отдела. Не любил он всех этих новомодных аквалангов. Ну а уж ласты и вовсе не признавал. Одет он был в строгий брезентовый водолазный костюм образца одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Массивные свинцовые боты-утюги надежно удерживали его на линолеуме. Отсутствие баллонов создавало, правда, некоторое неудобство. Резиновые шланги, выходящие из его бронзового сферического шлема, были подключены к главной магистрали сжатого воздуха, ограничивая свободу перемещения. Зато сам шлем компенсировал все прочие недостатки. Просторный и объемный, он давал полную свободу голове, не то что все эти маски с резиновыми растяжками и загубниками! Сквозь круглое переднее окошко шлема он обвел глазами сотрудников, колышущихся вокруг и по-над столом с оранжевыми грушами в руках, и продолжил глухо, как из бочки:
-- А скажу я вам, дорогие мои, просто, да. С новым годом! -- он откинул голову назад, и , нажав на клапан затылком, стравил излишек давления, -- Да, с новым, одна тысяча девятьсот девяносто первым годом! Тихим, спокойным годом!
Народ зашевелился, приступил к торту, распался на щебечущие группки. Ложакин брассом подгреб к устроившемуся над широким подоконником Мите.
-- Ну что, Дямитрий, как отчет? Продвигается?
-- Продвигается небывалыми темпами,
-- ответил тот, дожевывая торт, -- неописуемыми темпами. Не отчет, а заглядение. -- Он замолк на несколько секунд, воткнул в рот загубник, сделал пару глубоких вдохов, -- Даже жалко, что только за квартал. Я бы его с удовольствием назвал отчетом за год. Или еще лучше - отчетом за всегда. Вам понравится, Геннадий Алексеевич.
-- Да мне уж все равно. Отбываю я, Митрий, окончательно.
-- Куда?
-- Перехожу на полный рабочий день в свою личную, приватную ферму в поселке Водолеево. Бычков закупаю категорически. И все, прощай наука безвозвратно. Производителей разводить - заглядение, не то что коров. Доить не нужно, только знай води на осеменение. Лепота! Ну, чего затих?