— Ты бы видел их! — примчался ко мне как-то вечером Озоровский, в разорванном мундире, что самое интересное, моём — он был ниже и щуплее меня, а потому мундир висел на друге, как тот не загонял его за ремень, собирая складками за спиной. — Ты бы видел! С самой Польши я не видал таковских!
— Это кого же? — спросил я, находя в себе силы улыбнуться.
— Да как кого, — размахивал руками от избытка чувств Озоровский, — как кого?! Да запорожцев же! Натурально запорожцев, такие панам Барской конфедерации служили, помнишь? Чубатые, в шароварах, в рубахах расписных! И злые вояки, скажу я тебе, Петя. Ударили мы с ними в сабли, думали, от них пух и перья полетят как обычно. Да не тут то было. Ох и врезали они нам, выдали по первое число. Лихие рубаки, скажу я тебе, эти запорожцы. Четверть часа рубились мы с ними не на жизнь, а на смерть, но отогнали. Большой кровью, но отбились от этих чертей чубатых.
— И чего это стоило нам? — мрачно поинтересовался я, с каждым днём полк наш таял, что называется, на глазах, каждый день приносил нам новые потери. Один или двое убитых, и по несколько человек отправлялись в наш передвижной госпиталь, составленный из крестьянских телег и извозчичьих пролёток. Их в городах, через которые мы проходили, оставалось великое множество. Предназначенные единственно для перевозки людей они мало подходили для бегства со скарбом, а вот под госпитальные нужды приспособить их удалось. Рессоры у них были хорошие, мягкие, и на них везли тяжело раненных обер-офицеров, вроде меня. На телегах любой из нас мог бы отдать Богу душу от тряски.
— Пятерых схоронили, — помрачнел Озоровский. — Ещё семеро на телеги отправились, а легко раненных и не счесть. Меня вон пару раз зацепили. — Он продемонстрировал мне свежие повязки.
Отступление медленно, но верно перемалывало наш полк. Что ни день случались налёты, заканчивающиеся кровавыми рукопашными стычками, каждые день один два карабинера или драгуна отправлялись в могилу, а ещё столько же на телеги передвижного госпиталя. С них, надо сказать, вставали немногие. Большая часть оставалась лежать на соломе, трясясь на ухабах и в лихорадочной горячке.
Полк медленно, с боями, обливаясь кровью и теряя людей наш полк, сопровождаемый драгунами и остатками иных разбитых Пугачёвым кавалерийских частей, отступал к Москве.
Армия Пугачёва двигалась к Москве. Медленно, словно громадный грозовой фронт, надвигалась она на первую столицу государства российского. И повсюду на его пути вспыхивали восстания и бунты. Крестьяне вешали приказчиков, а своих помещиков заключали с семьями в холодные избы до прихода «батюшки-царя» для справедливого суда и расправы над ними. Заслонов на пути его не было, все войска генерал-аншеф Панин собрал на подступах к Москве. С юго-востока ему на помощь спешил генерал-поручик Мансуров, со своим корпусом вышедший из вот-вот готового вновь взбунтоваться Яицкого городка к Сызрани. Генерал-майор Голицын двинул войска к Саранску. Сам Панин с семью полками остался в Москве по настоянию генерал-губернатора князя Волконского. Последний ославил себя на всю древнюю столицу тем, что приказал поставить около своего дома артиллерию. Этот поступок вошёл в историю, однако был забыт другой его поступок. Он собрал отставных офицеров, что ещё могли встать в строй или сесть в седло, а также офицеров с унтерами из разбитых полков. Сформировал из них Добровольческий полк московского ополчения, состоящий практически из одних только офицеров и унтеров. За свои деньги он вооружил и обмундировал небольшой корпус, и уже спустя несколько дней он был готов к бою. Состоял корпус из двух пехотных батальонов, с приданым эскадроном драгун и двумя командами конной артиллерии. Надо сказать, он постоянно пополнялся офицерами из других разбитых пугачёвской армией полков и гарнизонов, так что ещё до первого боя с ними разросся до масштабов полноценного корпуса. Командиром его числился сам князь Волконский, однако исполнять его обязанности, понятно, не мог, а уж когда полк перерос в Добровольческий корпус, то и вовсе. Князь тогда объявил себя шефом корпуса и поручил командование пожилому генерал-майору фон Бракенгейму. Он был из восточных пруссаков, прибыл молодым офицером в свите Анны Иоанновны в Москву, однако после восшествия на престол Елизаветы Петровны не покинул Россию, отличился в Семилетнюю войну, дослужился до генерал-майора, однако молодую Екатерину не поддержал и отправился в отставку, поселившись в своём имении в Москве. А теперь его вновь звала война.
— И как мы на Москву пойдём? — спросил Пугачёв у Кутасова. — Крепко её закрыли от нас жёнкины генералы.
— Через Арзамас, — уверенно ответил комбриг. В другой истории арзамасское направление закрывал от Пугачёва корпус Михельсона, однако теперь премьер-майор спешно отступал едва не к самой Москве, неся тяжёлые потери в борьбе с легкоконными налётчиками. — Ударим на Муром, а оттуда открыта прямая дорога на Первопрестольную. Так нам только новый командующий армией граф Панин со своими семью полками противостоять будет. — О назначении опального генерал-аншефа главнокомандующим сообщили Кутасову на днях сообщил Голов. Сластин эту новость пока решил придержать.
— А Мансуров, Голицын-князь? — удивился Пугачёв. — Они что же, у нас в тылу останутся, выходит. Не дело это, бригадир. Не дело. Такие части в тылу оставлять.
— Именно поэтому мы должны как можно скорее взять Москву, — настаивал Кутасов. — За её стенами нам все Мансуровы с Голицыными страшны не будут.
— А ну как отрежут они нас, — резонно возразил Пугачёв. — Запрёмся мы в Москве как поляки, да нас голодом заморят.
— Э нет, Пётр Фёдорович, — усмехнулся, вступив в разговор, Омелин. — Такого быть не может. Ведь против польских интервентов поднялась вся Россия, от мала до велика. Теперь вся страна на нашей стороне. Крестьяне нам будут, если придётся, тайно возить еду за стены. К тому же, князь Волконский, думаю, собирает припасы на случай осады, мы ими и воспользуемся.
— Так ли и воспользуемся, — покачал головой Пугачёв. — Может же быть и как в Яицком городке. Так ведь Кремль московский не ретраншемент Михайло-Архангельского собора, да мы и его когда-то взять не сумели, а уж тут. Нет у нас артиллерии, чтобы стены его взять. Когда твой инженер заводы наладит, а?
Военинженер Кондрашов был откомандирован на уральские заводы, налаживать промышленность. Перед отъездом он вытащил из багажа странно смотрящийся среди баулов, узлов и мешков вполне современный гостями из будущего деревянный, обитый дерматином чемоданчик со стальными углами.
— Долго он своего ждал, — сказал, похлопав по нему Кондрашов. — Всюду его, родимого, за собой таскаю. От Урала до Казани, а теперь вот обратно. Но там-то он нам всем службу сослужит.
В этом невзрачного вида чемоданчике лежали чертежи машин и учебники по металлургии. С их помощью талантливый инженер-металлург, призванный в армию незадолго до отправки в прошлое, скорее всего, специально к ней, должен был существенно улучшить промышленность России. Не смотря на ударный толчок, приданный реформами Петра Первого, она была довольно отсталой. Однако с помощью военинженера её должны были вывести на совершенно иной уровень. Конечно, до тридцатых годов двадцатого века её не поднять, но лет на двадцать с лишним вперёд — вполне. Для начала должно хватить и чтобы справиться с правительственными войсками и для отражения возможной агрессии соседних стран. Одной только шрапнелью войны не выиграть.