— Хороший вечер, Мано! Поздравляю!
И будто бы это был сигнал. Все начали расходиться. Пока матери не было в комнате, Кэй разогнала всех гостей по своим комнатам. Сэмьюэл остался один в гостиной среди цветов — букеты Кэй украсила белыми бантами. Стол с подарками. На вышитом сиденье кушетки лежала кружевная шаль. Шаль Леды.
«Моя жена», — подумал Сэмьюэл.
Эти слова, казалось, принадлежат другому языку. Но внутри Сэмьюэла горел огонь желания — он знал: это отблеск того, другого врага, который не отпустит его никогда.
28
Он пошел к ней, иначе это было бы поражением. Сэмьюэл уже утратил волю над собой.
Когда он вошел, Леда сидела, согнувшись, на стуле со сложенными руками, волосы ее были рассыпаны, смешиваясь с кружевами на халате. Дверной замок щелкнул. Он резко оглянулся на этот звук. Она посмотрела на него и сразу же поднялась, схватив одежду, что лежала на спинке стула.
Ее голые ноги, волна волос на воротнике, линия щек, когда она смущенно смотрела в сторону… Он просто стоял, онемев от нахлынувших чувств.
Он не сказал то, о чем намеревался сказать. Не сейчас. Еще нет.
— Вы оставили это внизу, — он протянул ей шаль правой рукой, кружева сплелись в его пальцах.
— О, не нужно было приносить. — Она взяла белое кружево и осторожно расправила. — Вы могли нарушить плетение. Это ирландские кружева, их специально делают на сотнях бобин. Я знаю, как их стирать в молоке и кофе, чтобы сохранить цвет. Их нельзя гладить. — Она быстро взглянула на него и отнесла шаль к комоду с зеркалом. Ее зеленая одежда прошуршала по ковру.
— Такое роскошное платье! И плата за срочность, к тому же во время Рождества, все это, должно быть, ужасно дорого. Я никогда не была в таком восторге, когда привезли коробку. Боюсь, что лорд и леди Эшланд слишком добры ко мне. Как я смогу их отблагодарить — не знаю.
— Вам нравится?
Она задержала дыхание, все еще не глядя на него.
— Я не могу даже представить что-либо лучше.
— Довольно, — сказал он. — Вы не должны благодарить каждого.
Она в упор посмотрела на него.
— О, сэр, это вы все сделали?
Он заложил руки за спину, облокотившись на дверь.
— Мадам Элиза уведомила меня, что вам нужен особый гардероб. Я открыл на вас счет в банке — вы только скажите, когда вам что понадобится. Начальный взнос — десять тысяч фунтов.
— Десять тысяч! — выдохнула она. — Это безумие!
— Вам не обязательно сразу все потратить.
— Я не потрачу этого и за всю жизнь! Дорогой сэр!
— Вы моя жена. — Он подходил к началу заготовленной речи. — Вы имеете законное право на мою поддержку. Все, что я имею, — ваше.
Она ничего не сказала, но сделала несколько шагов по комнате, усевшись затем на скамью.
— Хорошо, но я огорчена. Вы нашли меня в платьях мисс Миртл, щедро одарили меня десятью тысячами фунтов, а у меня для вас нет ничего.
Он старался не смотреть на линии ее тела под шелковой одеждой.
— Это не имеет значения.
Она глянула вниз, на свои нервно сжатые пальцы.
— Я подумала о бритве, но не знаю. Я слышала, что джентльмены придают особое значение тому, какой она должна быть.
— У меня есть бритва, — сказал он.
— Я могла бы сшить для вас рубашку или подарить вам новую шелковую шляпу.
— У меня есть портной.
Она смотрела на свои колени, гладя ладонью сверкающую ткань.
— Может быть, — тихо произнесла она, — я могу сделать вам массаж?
Сэмьюэл тверже облокотился на дверь. Он смотрел на ее опущенную голову, чувствуя, что скользит с высоты.
— Не то, чтобы я была опытной массажисткой, — она застегивала и расстегивала единственную пуговицу на платье. — Когда мне было двенадцать, и у меня была инфлюэнца, мисс Миртл протирала меня камфарой, и это успокаивало. Леди Тэсс сказала, что женатые мужчины любят массаж, только без камфары, конечно. Я могла бы попробовать.
— Нет. — Он облокотился всей своей тяжестью на дверь. — Не думаю, что это было бы мудро.
— Вам бы не понравилось? — Она взглянула на него. Тело его уже было возбуждено, он с обожанием глядел на ее лицо, слушал ее голос, видел ее зеленый халат, пальчики, выглядывающие из-под белого пуха. Она была хороша. Сводила с ума. Ее свежесть звала его, пробуждала в нем дьявола.
Он отстранился от двери, подошел к камину, пытаясь освободиться от своих собственных страстей.
— Я хотел поговорить с вами. Я думал, что обстоятельства внушат вам страх, убедят, что я не считаю брак серьезной обязанностью. Я считаю. Вы можете положиться на меня во всем.
Он услышал, как зашуршала ее одежда, когда она вставала.
— Спасибо. Я хочу воспользоваться возможностью сказать, что считаю брак серьезным делом, к которому нельзя относиться легко. Не считайте, что я несчастна, став вашей женой.
«Моей женой, — подумал он, — моей женой, моей женой».
Вместо того, чтобы уйти, он подошел к ней и взял ее за кисти. Глядя вниз на ее взволнованное лицо, в ее большие зеленые глаза, он убедился, насколько он крупнее ее, как легко ей причинить боль, одним легким движением он мог смять ее, и одновременно он хотел быть сдержанным, радовать и обожать ее.
Он хотел что-то сказать, но не знал, что именно. Он хотел пообещать ей, что никогда не покорится тому, что горит в его сердце и в его теле. Он медленно сложил руки за ее спиной, как будто он и отстраняет ее и прижимает еще ближе.
Это движение приблизило ее грудь к нему. Сэмьюэл не мог этого почувствовать под своим пиджаком. Он мог только увидеть, как скользнула ее одежда, распахнулся халат, открыв ее тело. Он сжал губы.
Он держал ее, прижимая к себе, взяв обе ее руки в одну свою. Но ведь все было задумано иначе. Он намеревался посетить ее и сообщить, что она свободна от его притязаний сейчас или в будущем, и удалиться. И сейчас он думал: «Боже, помоги мне…»
Леда не сопротивлялась. Она скромно опустила глаза, глядя на его воротничок и белый галстук, оставшиеся от свадебной одежды. Он смотрел на ее ресницы, на мягкий овал лица, чувствовал» что она принимает его обьятья, а он не владеет собой.
— Леда, — прошептал он. Наклонился и медленно, нежно поцеловал ее ухо, кожу под ним, откидывая свободной рукой назад ее волосы.
— Я не сделаю тебе больно. Никогда. — Но как было трудно, мучительно тяжело не дать воли страсти.
Ее тело потянулось к нему. Он скользнул пальцами по изгибу ее шеи, ощутил ее нежность, гладя кожу кончиками пальцев. Его руки знали свое дело — как при каллиграфии, как при резьбе по дереву.
От нее исходил тот же густой аромат, женское тепло, еще даже более возбуждающее, не столь целомудренное и невинное. Взрыв желания объял его, как только он понял: тело ее отвечает ему.
Если бы он только мог показать ей, что не собирается ей навредить что все его чувство — горячая нежность. Он только хотел коснуться ее повсюду, вкусить сверкающую живую жизнь, которая наполнила ее кожу чувственным влечением. Своей ладонью он обвел грудь, проведя большим пальцем по соску.
Она издала слабый звук, сопротивляясь его руке, пытаясь освободить запястье.
— Нет, пожалуйста, не останавливай меня, — его голос был бесконечно нежным. Его прикосновение было благоговейным, в то время как он ласкал ее. — Я хочу, чтобы ты увидела, как ты красива для меня. Я не причиню зла. Клянусь тебе.
— Я не боюсь, — прошептала она. — Я только чувствую… как будто пью вишневое бренди.
Он чувствовал под своими губами движение ее рта. Она взвивалась в его объятии, ее бедра прижимались к нему, он тесно прижимался к ней.
Сэмьюэл опустил руку, скользя по изгибу ее спины. Пальцы его ощутили нежные очертания женской фигуры, без юбок и прочего — только красивый халат и белье были между ее обнаженными формами и его рукой.
Он освободил ее кисти и на мгновение привлек к себе — только на мгновение — больше он не мог выдержать.
Он ласкал, целовал ее всюду, куда только мог дотянуться, ее щеки и ресницы, плечи и грудь. Она часто задышала, ее голова откинулась назад, ее пальцы цеплялись за позолоченный край дивана. Соски на ее груди затвердели, он почувствовал их через халат.