Ему отчаянно хотелось звать её по имени каждый раз, когда она ухмылялась или прикусывала губу; каждый раз, когда она позволяла коснуться губами её шеи или, отбрасывая в сторону лязгающие цепи, болезненно проводила острыми ногтями по его груди, но он мог позволить себе только безличное «миледи», проклиная законы мироздания и невозможность произносить имя столпа, стоявшего на ступени выше, чем его собственная. Он не мог даже помыслить о её настоящем имени, припоминая все остальные, складывая их у себя в голове, когда сквозь пелену своих ощущений разобрал привкус собственного времени.
«Почему не её? — пробившийся сквозь счастливое и томительное желание, рассудок задал своему хозяину вполне резонный вопрос. — Если на моих губах её время, почему я чувствую своё?»
***
Имлерит очнулся так же внезапно, как и погрузился в небытие. Он всё ещё находился в лазарете, его Леди всё ещё была рядом, но пожиратель времени не имел ни малейшего представления о том, сколько провёл без сознания. Да и думать об этом было тяжело.
Он дышал сбито и шумно, пытаясь сосредоточиться на реальности и отгоняя остатки странного и постыдного сна, всё ещё маячившего перед глазами.
Уже третий раз за последние несколько месяцев он сталкивался с подобными видениями, не в силах избавиться от них в те моменты, когда сознание не подвергалось контролю. Его желания были неверными, чувства были неправильными, он уже давно, очень давно должен был это понять, но подсознание считало иначе.
Подсознание считало иначе и кормило его видениями, в которых ему не нужно было признаваться сестре в любви снова, в которых она сама оказывалась им увлечённой, в которых она не была связана иными отношениями, предрассудками и долгом; в которых она наконец-то вспоминала его. И каждый раз он вновь и вновь находил себя в реальности, понимая, что его единственный шанс быть рядом с ней — ждать и не напоминать ей о своих тысячелетних чувствах.
========== Чистилище ==========
Мрачно. Холодно. Скользко. Над каждым из гротескных серых зданий виднелся дым. На каждой плитке мостовой виднелась кровь. Бардовая, липкая, противная. Сирона никогда не хотела быть здесь. Здесь всё было ненормальным — от зданий, невероятно высоких и серых, до черного неба. Ей нужно было уйти, нужно было убежать, нужно было оказаться как можно дальше от этого места. От огромных часов, косо висевших на одном из домов и противно тикающих, от окровавленных аллей и огромных, намного больше неё самой, вбитых прямо в землю гвоздей. Это место было неправильным. Сумасшедшим. Мертвым.
Она бежала вперед, старалась бежать. Ей нужно было бежать. Но, поскальзываясь на скользкой и влажной от крови земле, на залитых ею плитах, Сирона падала снова и снова. Падала, пачкалась в этой крови и не могла подняться. Её всегда тянуло назад, всегда тянуло вниз. Крови становилось больше, она подступала ближе, казалась живой. Сирона подскакивала и в ужасе прикладывала ладони к лицу, но не могла издать ни звука. Отступая назад, натыкалась на куда более страшные вещи — органы, человеческие или не совсем, кости и хрящи.
— Голову с плеч, — голос слева, поразительно знакомый — её собственный, куда более грубый и суровый. Истеричный, злобный и холодный.
Повернувшись, женщина не обнаружила там никого — стена здания, обвитая странной разновидностью плюща. Вовсе нет. Обвитая липкими и склизкими красными путами — обрывками внутренних органов, фрагментами кишечника, пленкой диафрагмы, пластами рваных мышц и стенками чьих-то сосудов. Чем-то, что когда-то было живым. Она мотнула головой, снова отступая назад и упираясь спиной во что-то влажное. Что-то влажное, противное и всё ещё живое. Спиной Сирона ощущала движение. Резко развернувшись, она уткнулась взглядом в огромное глазное яблоко. Чей-то глаз, огромный глаз с зеленой радужкой внимательно смотрел за ней, вращаясь то в одну, то в другую сторону.
Её не должно быть здесь. Это ужасное место — не её. Ей нельзя быть здесь, нельзя даже думать об этом месте, нельзя вышагивать по проклятой земле. Сирона не знала, куда ей деться. Не знала, куда бежать и где прятаться от этого всего.
— Убила! — совсем молодой голос прозвучал где-то рядом, сопровождаясь смехом и пропадая вдали. — Всех их убила!
Да, всех их убила. Она сама всех их убила — каждого из присутствующих здесь представителей разумных видов, каждого из них. Жестоко или не очень, случайно или намеренно. Всех убила. Всех. Построила этот ужасный город из чужих костей, обрывков чужой плоти и полуживых зданий сама. Убийца! Сирона не хотела быть убийцей. Не хотела и оседала на землю, хватаясь за голову и запуская пальцы в длинные волосы. Она не желала зла этим людям, она не хотела их убивать. Так было нужно, это вышло случайно, она никогда не причиняла вреда без причины и по личному желанию. Никогда не хотела никого убивать.
— Убийца, — вкрадчивый шепот прямо над ухом, свистящий и раздражающий.
Она отмахнулась, вскочив на ноги и с трудом сдерживая собственные беззвучные крики. Она не слышала себя, не могла слышать, но разрывалась на части изнутри. Ужасное чувство вины, преследовавшее её всю жизнь, закравшееся глубоко в её сознание, ставшее её клеймом, не давало покоя, грызло изнутри, торжествовало. Всё это — её вина.
В попытке успокоиться, Сирона наконец обратила взгляд на себя — на свой внешний вид, на свое тело. Как и каждая часть этого места, как истинный его создатель, она выглядела подобающе — с ног до головы покрытая чужой кровью, заляпанная ошметками чужой плоти и непонятной пленкой. Это было похоже на самое жуткое платье, какое только у неё было, — из её жертв, из когда-то живых существ, практически живое, держащее форму. Наряд, достойный настоящего убийцы. Достойный маньяка, сумасшедшего, достойный приверженца диких идей. Наряд, достойный Сироны.
— Хватит, — она наконец смогла подать голос, снова оказавшись на земле и сжавшись посреди человеческих и не только останков. Ей хотелось, чтобы её вырвало, но это было невозможно — ни одна из систем организма не отвечала, заставляя только мозг обрабатывать информацию в невероятных количествах. — Хватит…
Это никогда не закончится. Эти глаза, выкатывавшиеся отовсюду, —разные, знакомые или не очень, — они всегда будут следить за ней. Всегда будут наблюдать за её молчаливыми страданиями в этом ужасном месте. Она останется здесь навсегда. Всегда будет видеть и слышать тех, кого когда-то убила, всегда будет рядом, будет отвечать за свои поступки. Она заслужила это. Заслужила это и ничего кроме этого.
Часы продолжали настойчиво тикать, их механический звук пробирался всё глубже в сознание. Громко, ритмично, шумно, раздражающе. Сирона не могла сосредоточиться ни на чем, кроме этого звука. Каждое движение огромных стрелок отдавалось в мозгу новыми мыслями.
Тик — она не заслужила столько времени. Так — всё её время должно было принадлежать тем, кто погиб от её руки. Тик — почему она не может просто отдать его им? Так — разве здесь недостаточно тех, кто так в этом нуждается?
— ХВАТИТ! — чтобы прервать поток несвязных мыслей, ей пришлось закричать, пришлось протянуть руку вперед и ухватиться за один из тех огромных гвоздей, что в неимоверных количествах были вбиты в землю.
Это должно было прекратиться. Ей нужно было уйти. Нужно было сбежать. Сильнее ухватившись за скользкую металлическую поверхность, она заставила себя встать на колени. Нельзя было оставаться на месте. Нельзя, но Сирона не могла двигаться. Она чувствовала себя опустошенной, виноватой, больной, связанной.
Она действительно была связанной. Опутанной по рукам и ногам лентами принадлежащей кому-то синеватой плоти. Этого не должно было быть. Каждый из них давно уже разложился, растаял в материи пространства и времени, испарился, не мог тянуть к ней свои руки. Руки, глаза, любые части тела — никто из них не мог держать её здесь.
Но ведь она действительно это заслужила…