Запах крови казался пожирателю времени притягательным. Он любил кровь, любил, когда тёплая вязкая жидкость чувствовалась под пальцами, когда чужие кости хрустели под напором его рук. Он хотел разрывать их, ломать, резать на части — все они должны были умереть, чтобы утолить его жажду крови. Все они должны были умереть, чтобы он мог восстановить баланс справедливости в этой вселенной. Этот мог бы стать первым? Этот, которого он ненавидел больше всего на свете; которого он сильнее прижал к стене, чувствуя, как напрягаются мышцы в его никчёмном теле; которого он по-настоящему хотел наказать.
На лице Лорда Заточения больше не отражалось ярости — поразительно спокойный, с одной лишь плескавшейся на дне глаз ненавистью, он прикладывал силу к тому, чтобы несколько раз ударить неприятного создателя времени спиной о каменную стену и почти выбить из него дух. Он был выше, крупнее, сильнее и моложе физически, он был пожирателем времени и мог выживать даже в экстремальных условиях; а вот старый и дряхлый создатель времени, не обладающий даже способностью к контролю разума, уже не мог. Имлерит сомневался, что он сможет даже ранить его, если вдруг захочет.
Ему хотелось рассмеяться, но он молчал, становясь только серьёзнее и ещё раз, ещё раз, ещё раз ударяя своего оппонента. Он держал его за горло, но не душил, избивал, но пока не убивал — тому должно было быть хоть немного больно. Всё так же молча, с до жути сосредоточенным лицом, Имлерит выудил из-за спины огромный тяжелый клеймор, вид которого в актуальной вселенной принял его войдшифтер. Орудие справедливости, призванное отправлять в небытие неверных, продолжение его руки, страшный сон тех, кто должен был провести остаток своей жизни в мучениях, в далеком уголке Пустоты, о котором никогда не вспоминали даже пожиратели времени.
— Любой, кто сделал ей больно вчера, будет разорван на части сегодня, — сверкнувший красными глазами, Имлерит широко ухмыльнулся и одним резким движением вогнал свой меч в стену, всего лишь в миллиметре от Дариэля. Пожиратель времени помнил эти слова и никогда не хотел забывать, что бы с ними ни происходило. — Ты будешь первым в списке.
Заточение в Пустоте — не то, чего ему хотелось. Он чуть было не сорвался, чуть было не отправил его туда, но это не дало бы ему того удовлетворения, которое он искал. Кровь, ему нужна была его кровь, его мольбы и страдания. Он должен был кричать так же громко, как кричала она; чувствовать, как что-нибудь ломает его кости так же легко, как дробили её плоть чужие розги. Он и каждый, о ком ещё сумеет вспомнить Имлерит.
Его нервный, пугающий смех эхом отдавался в пустом коридоре, отталкиваясь от стен и возвращаясь к своему хозяину, а Имлерит продолжал наступать. Он снова схватил создателя времени за шкирку, подняв над полом, как пушинку, и ударил его кулаком. Один раз, два, пятнадцать — по челюсти, по ребрам, в живот — ему было всё равно, куда бить.
Запах крови в воздухе стал ощутимее — противник не мог обойтись без неё, но все эти синяки и кровь из носа, эти ссадины, что он получил — всё это было мелочью. Лорд Заточения сломает его морально, а потом сломает физически, пополам.
— Ты не видел её, мусор, — Имлерит говорил тихо, почти шипел, в его тоне чувствовалась ненависть и презрение. Он ненавидел его, ненавидел больше всех во вселенной. — Не видел того, что она с собой сделала. Она страдала для того, чтобы ты не думал, что она плохая. Она любила тебя и делала для тебя всё, что могла. Она следовала за любым твоим грязным словом, подчинялась любому твоему бессмысленному приказу. Чем ты, ублюдок, отплатил ей за её любовь? Любовь, которая никогда тебе даже не принадлежала?
Фыркнув, пожиратель времени ударил Дариэля ещё раз, заставляя опуститься на пол и придавив ногой его грудь. Имлерит был сильным, но ещё сильнее его делала обувь — тяжелые сапоги, подбитые металлом и покрытые цепями, как и вся остальная одежда, в несколько раз усиливали давление. Дариэлю повезло, что он не бил его ногами. Пока ещё не бил.
— Тем, что обвинил её в её же существовании? — давление усилилось и Имлерит чувствовал, что всего одного усилия хватит, чтобы сломать этому жуку каждое из его ребер. — Тем, что отобрал у неё всё, что у неё было? Всё, чем она дорожила? Ты, мусор, даже взгляда её недостоин, не то, что любви.
Скривившись, он ударил создателя времени ногой. Сильно, больно, противно, чтобы услышать его вопли и сломать ему кости. Кости, личность, психику — он хотел сломать ему всё. Всё, что у него было. Так же, как он сломал его сестру. Его маленькую, беззащитную Сирону.
— Весь в папашу, — мужчина говорил невнятно из-за моментально распухшего лица, но достаточно громко для человека, о чье тело только что ударился тяжелый ботинок.
Более того, у него получилось вложить в свои слова все возможное отвращение, прежде чем он дал слабину и сплюнул кровь, приподнявшись на одной руке в безуспешной попытке встать. По ощущениям, у него был перелом как минимум пары ребер, запястья, и, что самое болезненное, ключицы.
— Такой же самоуверенный своенравный осел, лезущий не в свое дело, — все сомнения отпали, Дариэль лез на рожон и делал это единственным доступным ему способом — словами.
Создатель времени не хотел даже пытаться дать сдачи с самого начала, а теперь, когда не мог бы сделать это даже при большом желании, чувствуя, как слабость растекается по всему телу, он уже не собирался отрицать тот факт, что ищет возможность заставить эту машину сломать ему ещё несколько костей.
Лорд Заточения холодно и методично выполнял свою работу. Нет, он всё ещё отказывался отправить создателя времени в Пустоту и навсегда забыть о нём, он выполнял другую работу — работу защитника и брата, которую оставил на долгое время, о которой вспомнил только сейчас. Неважно, что говорил Дариэль; неважно, защищался он или нет — Имлерит просто не собирался позволять ему и дальше ломать его сестру.
— Она моя, — фыркнул пожиратель времени, ненамеренно забыв добавить слово «сестра», и с отвращением придавил пальцы оппонента носком ботинка. Чем больше костей он ему сломает, тем ближе он будет к её состоянию; чем больше боли испытает, тем скорее хоть на одну сотую приблизится к тому, что она ощущает каждый день. — Дело — тоже.
Сейчас он не мог даже помыслить, что когда-то считал Дариэля способным позаботиться о своей госпоже; не мог понять, как его угораздило подумать о том, что ответственность за неё можно доверить этому человеку. Он не мог этого сделать, не мог даже принять её заботу о нём. Он вообще никому не мог доверить такую драгоценность — только себе. Она была его и никакой создатель времени не мог доводить её до сумасшествия.
Имлерит хотел ударить его снова, хотел сломать ему позвоночник или вырвать одно из сердец, но не успел. На несколько секунд застыв на месте, он резко дёрнулся в сторону — как раз вовремя, чтобы избежать выстрела, оставившего след на стене.
Она всё-таки пришла.
Сирона с трудом стояла на ногах, её волосы растрепались и больше напоминали воронье гнездо, с её спины даже сквозь повязки до сих пор капало время, оставляя чёрный след на полу, но она всё же сжимала в одной руке оружие, а второй пыталась держать своего брата. Безуспешно, конечно, — это её нужно было держать.
— Отойди, — она хрипела и разговаривала практически неслышно, но Имлериту не нужно было большего — он оставил Дариэля у стены, бросившись в сторону сестры, и перехватил её, не позволяя упасть. — И никогда больше не трогай.
Будучи пожирателем времени, представителем первого класса, эта женщина оставалась опасной даже в таком плачевном состоянии. Она не могла стоять, — Лорд Заточения не представлял, как она до сюда добралась — падала каждый раз, когда пыталась сделать шаг, толком не могла говорить и держать что-то в руках, но всё ещё пыталась убить своего брата. Она не смотрела на него — предпочитала физическую расправу, стараясь выстрелить в него или замучить своими волосами, но сейчас он был сильнее.