— Не пытайся исчезнуть, я всё равно найду тебя.
========== Помни её ==========
Имлерит влетел в комнату, принадлежавшую его сестре, чуть было не сорвав дверь с петель, и застал её почти захлебнувшейся своим временем, какого в её организме и так оставалось катастрофически мало. Находясь без сознания, Леди-Командор попросту не могла следить за спонтанными выбросами материи, но это не значило, что они собирались остановиться — они продолжались, независимо от того, пребывала она в сознании или нет.
Она болезненно стонала и казалась горячей, непроизвольно дёргалась и делала себе только хуже. Повязки на её спине покрылись чёрной вязкой жидкостью, пачкая её саму, постель и руки её врача. Полгода, все эти полгода она лечилась, чтобы получить возможность хотя бы одеваться самостоятельно, не прося чьей-либо помощи и не мучаясь жуткими приступами боли, а теперь ей придётся начинать всё сначала. Она ведь только неделю назад впервые смогла причесаться сама, только два дня назад сказала, что приступы почти перестали её мучить…
Медленно удаляя сковывающие сестру бинты, аккуратно умещая её обратно на кровать, — в единственном доступном при её повреждениях положении — Имлерит кривился и отмахивался от зова, раздающегося в его голове. Убить, убить, убить. Убить, разорвать, отомстить, уничтожить. Разве она, не убив этого создателя времени сразу, как он появился на пороге, позволив ему задержаться рядом, заслужила это? Заслужила ещё несколько месяцев тех мучений, которые уже пережила? Он рычал, оглядывая масштабы множества ран, вновь открывшихся почти по всей поверхности её спины, и понимал, что в своей жизни она не сделала ничего, чтобы это заслужить. Из всех пожирателей времени она была единственной, кто всегда боролся со своей сущностью; была единственной, кто сдерживал своё сумасшествие. Она была единственной, кто положил всю свою жизнь на жизни других людей: своих друзей; безликих, нуждавшихся в спасении; своего мужа.
Лорд Заточения не мог вспоминать о нём без резких всплесков ярости, поднимавшихся внутри. Он видел его вину в каждом шраме на её коже, он ломал медицинские инструменты каждый раз, когда его мысль вдруг соскакивала в сторону Дариэля, но успокаивался, как только слышал её голос. Ослабленный, тихий, уже не способный складываться в слова. Имлерит был прав, когда делал выводы — она умирала, а он должен был не позволить ей умереть так скоро. Она не должна была умирать, она больше этого не хотела.
— Я никогда не прощу себя, если ты умрёшь.
Единственный раз после своего пробуждения, когда пожиратель времени обращался к своей сестре на «ты» обернулся самой странной и романтичной передачей времени, какая только могла существовать между представителями их вида. Чтобы добиться нужного эффекта, он вынужден был с силой прикусить себе язык и заставить время не просто сочиться сквозь его рану, а почти что выплескиваться наружу. Она не могла принять время с помощью своих волос, — у неё попросту не хватило бы сил — и единственным выходом было прямое его получение. Внутрь. Никогда, когда он думал о ней как о женщине, он не представлял себе, что какой-либо из их поцелуев произойдёт при подобных обстоятельствах. Ему было больно, ей — ещё больнее; он терялся в своих ощущениях и касался её, словно самой хрупкой фигуры, отлитой из тонкого хрусталя, а она терялась в бесконечных границах своего сознания; он спасал её, а она — его, даже если ей никогда этого не хотелось. И если создателю времени, который так ему мешал, пришло в голову прятаться от него или находиться где-то поблизости, то пусть он мучается, наблюдая за тем, с чем ничего не может поделать.
— И никогда больше не оставлю тебя одну. Ты такая же, какой была раньше, а я был слишком глуп, думая, что что-то изменилось.
Леди-Командор не слышала его и не могла слышать, но Имлерит продолжал разговаривать с ней. Он всё ещё аккуратно удерживал её в своих странных объятиях, с трудом умещая свою руку на её шее так, чтобы не задевать открытых ран, но она и этого не могла почувствовать. Но он чувствовал, он чувствовал и не хотел больше расставаться с этим чувством. Он должен защищать её, должен оберегать её жизнь каждую секунду, каждое мгновение, оставшееся этой вселенной.
Совсем маленькая и беззащитная, слабая и очень изящная в его руках, сестра впервые за множество лет показалась ему похожей на саму себя. Её волосы растрепались, её голос надломился и казался высоким, когда она стонала от боли или непроизвольно давилась, принимая время внутрь, её тело дрожало, как бывало ещё в Пустоте из-за страхов, которыми она закрывалась от окружающего мира. Она выглядела ужасно и пугающе, а Имлерит обеспечивал её новыми шрамами, затягивая устойчивыми к темпоральному воздействию нитями её раны. Она выглядела так, будто снова прошла ещё несколько войн из числа тех, в которых побывала, а он хмурил брови и корил себя за то, что когда-то ушел, когда-то забыл её имя.
Если звезда могла указывать путь другим, но терялась сама, ей нужен был кто-то, кто поможет ей идти. Звезда — прекрасный эпитет для его младшей сестры. Она была самой яркой и светлой путеводной звездой, какую он когда-либо встречал. Она была…
— Сирона, — его глаза непроизвольно расширились, когда он вспомнил; его голос охрип и стал практически неслышным. Он помнил, он помнил, он помнил о том, кем она была. — Моя маленькая Сирона.
Ещё раз. Ей нужно было больше времени, ему нужно было больше тепла. Ещё раз, ещё раз и ещё раз — он должен был закрепить свою память ещё одной передачей времени, ещё одним жутким поцелуем.
«Помни её, помни её всегда»
========== Это больше не повторится ==========
С тех пор, как их Леди снова получила ранения, едва совместимые с её и без того слабо теплящейся жизнью, прошло всего четыре дня, но Имлерит никогда не разбрасывался временем. Эти несколько суток он посвятил работе, возможному с его стороны уходу за больной и исследованиям. Её сознание, часто расслабленное или сильно напряженное, зачастую смешивало собственные мысли с приказами, отдаваемыми Вершителю. Он слышал их, он знал, что произошло с ней и почему. Он знал, следствием чего стали вновь вскрывшиеся шрамы на её спине и знал, при каких обстоятельствах это произошло. Это терзало её, не давало ей покоя и пробивалось сквозь остальные мысли, сквозь даже бесконечные потоки чужих жизней, прерывающихся по её воле.
— Добро пожаловать на борт, первый заместитель капитана, — холодный голос ИИ пронесся по всему помещению, оповещая присутствующих о том, что ещё одно командующее лицо появилось в пределах досягаемости его сканеров. — Командование будет передано в ваши руки, как только капитан покинет корабль.
— Спасибо, — не менее холодно откликнулся пожиратель времени, в несколько широких шагов преодолев расстояние от дверей шлюза до мостика. — Сегодня я не занимаюсь кораблем.
Искусственный интеллект откликался на чужое присутствие на корабле исключительно автоматически и точно такая же автоматичность руководила Имлеритом, когда он сжимал руки в кулаки, царапая себя длинными когтями, когда он кривился и внимательно смотрел на Дариэля, будто желал прожечь в нём дыру одним только взглядом. Он прекрасно знал, что не сможет тронуть его и сегодня — блок их иерархической лестницы ему бы не позволил, но это не значило, что он оставит без внимания то, о чём узнал. Никто, даже самый ценный создатель времени во вселенной не смел делать ей больно, не смел так низко издеваться над ней и её телом, не имел никакого права отвечать подобным на её доверие.
— Ты, — их разговор всегда начинался с этого громкого, хриплого и озлобленного «ты», и этот не стал исключением. Имлерит занял одно из кресел диагностики слева от мостика и крепко сжал руками подлокотники, чтобы унять собственное бешенство. — Я знаю, что ты сделал. Что ты сделал на самом деле. Ты знаешь, что я делаю с теми, кто пытается ей навредить, ты видел, что с ними происходит, но ты… ты — особенный случай, я не могу даже выбросить тебя в шлюз, если мне этого захочется. Но каким бы особенным ты ни был, это не дает тебе права так низко издеваться над ней. Никто. Не должен. Издеваться. Над моей. Маленькой. Сироной.