Рианнон, третья на ступенях иерархии Хаоса, заметила, что после столь сложных и кропотливых действий у неё дрожат руки, а Четвертый, всё время болтающийся где-то поблизости и отвечавший исключительно за теоретическую и подсобную часть, теперь, когда всё закончилось, вовсе не помогал. Он нервничал, переживал и готов был, казалось, попытаться расправиться даже с самой Третьей, если что-то вдруг пойдёт не так, и находиться с ним в одном помещении у женщины не было никакого желания.
— Можешь остаться и следить за её состоянием, — холодно, спокойно констатировала она, стягивая с рук покрытые временем перчатки. — Болевой шок вынудил её потерять сознание, но я сделала всё, что могла, чтобы справиться с его последствиями. Скорее всего, понадобится интенсивная восстановительная терапия, чтобы Леди-Командор смогла вернуться к делам уже через неделю, — с этим, я уверена, ты справишься. Она должна очнуться в течение ближайших часов, но если этого не случится, то ты знаешь, что нужно делать.
Да, Лорд Заточения знал, что нужно было делать и готов был этим заниматься, даже если ему самому вдруг придётся умереть. И без того растревоженный наблюдением за мучившейся в течение семи часов сестрой, сейчас он был на взводе и радовался, что Леди Тьмы всё же ушла. Останься она, с ней могло бы случиться всё, что угодно — Имлерит до сих пор с трудом контролировал свою ярость, особенно тогда, когда дело касалось Сироны. Его маленькой Сироны, без сознания лежавшей на кушетке и медленно, едва заметно дышащей, с перевязанным правым глазом.
— Ты справишься, — он разговаривал тихо и почти неслышно, в большей степени для себя, точно так же, как для собственного успокоения касался её мягких волос, аккуратно поглаживая их, зная, что ничего из этого она не почувствует и не вспомнит. — Я знаю, что ты обязательно справишься, Сирона. И снова сможешь увидеть мир обоими своими глазами.
========== Вкус любви ==========
Она долго всматривалась в зеркало в первые несколько суток после операции. Каждый день начинался с того, что Сирона смотрела в зеркало и пыталась понять, сильно ли её правый глаз выбивается из общей картины.
Любой, кто смотрел на неё, мог с легкостью сказать, что он искусственный, не зная даже подробностей. Окруженный несколькими заметными шрамами в области верхнего века и одним некрупным на нижнем, он двигался неестественно быстро и едва заметно светился при использовании системных функций внутренней оптики. К тому же, полностью черный, он создавал контраст с глазом левым, всё ещё ярко-желтым и продолжавшим набирать яркость.
Новый глаз Леди-Командора не был приятным дополнением к её образу и не делал её красивее, однако позволял ей видеть мир с обеих сторон и не лишал возможности чувствовать, пусть и не так ярко, как настоящий. Заглядывая в зеркало снова, она думала, что этого вполне достаточно.
— Ты не считаешь, что это слишком?
Она задавала этот вопрос далеко не в первый раз, но Имлерит снова и снова поднимал на сестру взгляд и улыбался, откладывая в сторону датапад. Он не считал, что это слишком; не считал, что это портит или может её портить; не думал, что это делает её хуже и ему не казалось, что это выглядит новым уродством. Он считал, что ничто, чем бы оно ни было, не сможет испортить его Сирону. В его глазах эта женщина была и остается идеальной, сколько бы шрамов она на себе ни носила.
— Это не может быть слишком, Сирона, — пожиратель времени покачал головой, наблюдая за тем, как его сестра делает несколько шагов в сторону от зеркала и присаживается на ручку его кресла. — Это позволяет тебе видеть вновь, а это стоит любых неприметных царапин.
Несмотря на то, что уже почти несколько лет Сирона не испытывала неудобств с отношением окружающих людей к ней и на то, что она больше почти не переживала о своих многочисленных шрамах и ранах, Имлерит всё ещё старался уверить её в том, что их у неё нет вовсе. Он понимал, что после многовекового давления она вряд ли сможет расстаться с этими установками и стереотипами так быстро: для того, чтобы попрощаться с ними и осознать, что для близких ей людей подобное не имеет никакого значения, понадобится больше пары сотен лет.
Она наклоняла голову и прищуривалась, разглядывая брата. Правый глаз видел куда лучше левого, мог регистрировать частоту чужих движений, вычислять расстояния и траектории, задавать координаты, и Сирона пользовалась этим, всё ещё пытаясь привыкнуть. Но для того, чтобы столкнуться взглядом со спокойным и умиротворенным Имлеритом вовсе не нужно было иметь особенных глаз — это можно было сделать и просто так. Он был прав: если она могла видеть всё так четко и так ярко, могла больше не терять ориентацию в пространстве и смотреть на него сразу двумя глазами, никакие царапины не имели значения.
— Как и тебе, — она улыбнулась и, потянувшись вперед, коснулась кончиками пальцев длинного шрама, вертикально пересекающего левый глаз брата. — Это стоит даже больше царапин.
За эти сто тридцать лет, что прошли с тех пор, как Леди-Командор вспомнила о многих деталях своего прошлого, их с Имлеритом отношения пришли именно к тому, к чему они должны были прийти: к взаимной приязни и полному пониманию. То, что связывало их в прошлом и тонкой нитью тянулось сквозь всю её жизнь наконец-то распустилось, словно бутон цветка, пережившего суровую зиму и дождавшегося весны. Неразрывно связанные с самого начала, сейчас они оба могли сказать о том, что чувствуют себя максимально счастливыми для сложившихся обстоятельств — несмотря на постоянное давление со стороны коллег, на частую угрозу собственным жизням и тяжелые последствия работы с первым классом, на многолетнюю историю другой любви, коей Сирона пыталась заместить настоящую и какую принимала за что-то иное, они были рядом и не собирались расставаться.
— Я люблю тебя, — тихо произнесла Первая, мягко обнимая Имлерита за шею и позволяя себе оказаться к нему ещё немного ближе.
Ей понадобилось почти сто лет, чтобы осознать, что она любит его на самом деле. Всё это время у неё не получалось определиться с тем, где именно её чувства являлись надуманными, недостаточно настоящими или основанными на силе привычки, но сейчас… Сейчас всё стояло на своих местах, позволяя женщине взглянуть на происходящее иначе. То, к чему она привыкла уже давно ушло и больше сотни лет не появлялось. Сирона ничего не забыла, но этого времени было достаточно, чтобы понять: её брат, всегда остававшийся рядом, холодный и вечно готовый сорваться, чтобы утопить мир в крови ради своей любимой сестры, значил для неё гораздо больше, чем кто-либо другой, кому бы ни приходилось занимать его место.
— Я знаю, — хриплым шепотом отозвался он, обнимая её в ответ и положив свою свободную руку поверх её левой ладони. — Я чувствую.
========== Завтра ==========
Привязанности считались слабым местом живых существ, близкие людей хоть сколько-то значимых часто становились предметом постоянных нападок и подвергались риску со стороны не только соперников, но и обстоятельств. Леди-Командор, как один из политических лидеров, могла бы переживать за своих близких больше других, однако их список уже давно сократился всего до двух человек, один из которых находился под постоянной защитой создателей времени и, очень часто, терпеть её не мог.
Их с Листреей конфликт уже давно был решен: Сироне несколько месяцев как было ясно, что дочь не желает считать свою мать заслуживающей хоть какого-то покоя и возможности видеться с ней не только в полной изоляции. Она понимала и принимала это, но видеться они стали гораздо реже — Ли отказывалась появляться на Нодакрусе из-за возможности пересечься со своим дядей по маминой линии, а ход на Этерию Первой был заказан, если она не желала развязать новую войну досрочно.
Трей полностью поддерживала взгляды создателей времени и, при случае, сама бы встала на их сторону, не подвергая себя опасности, и по той причине Леди-Командор могла не опасаться — девочка будет в безопасности до тех пор, пока не сменит собственных приоритетов или пока не решит, что её мама не такая уж и плохая, какой кажется на первый взгляд.