Леди-Командор продолжала стоять, пока Сареон не попытался нанести ей новый удар. Тогда, когда он извлек перчатку, ему захотелось броситься в самую гущу битвы и закрыть её собой, но это произошло даже раньше, чем он успел сделать шаг вперед, нервно выдыхая. Огромный, по-настоящему огромный меч, однажды чуть было не прикончивший его самого, вонзился в пол прямо между этой женщиной и главнокомандующим, а следом за ним показался его обладатель, испачканный в чужой крови и времени.
Он всегда пугал его, этот Лорд Заточения. Он не нравился ему, казался диким, неуравновешенным животным, точно так же, как и множеству создателей времени, но он всегда был верен этой женщине. Он знал, но не помнил, что они с Леди-Командором когда-то были достаточно близки, чтобы зваться супругами, а теперь она выглядела глубоко влюбленной в этого человека. В страшного, хищного, но очень на неё похожего. Тогда как получилось так, что в какой-то период времени они решили стать ближе? Он не знал и всё ещё размышлял об этом, а битва и не думала останавливаться.
— Нет, — хриплый голос Лорда Заточения, уставшего и при ближайшем рассмотрении оказавшегося раненным, был обращен к Сареону. Он обращался к нему серьёзно, смотрел на него с яростью, а создатель времени только ухмылялся, сжимая в кулак руку в дематериализационной перчатке. — Ни за что.
Всё происходило очень быстро, а ему казалось, что медленно. Только секунду назад эти двое сошлись в новой схватке, ещё более ожесточенной, где пожиратель времени легко мог бы задавить главнокомандующего своими силой и размером, а уже через мгновение бывший Лорд-Президент Этерии пробил его защиту. Его защиту и его самого — жестоко, болезненно, насквозь. Сареон испачкал руки в чужом времени, но ни секунды об этом не жалел.
То, что ему довелось услышать дальше, казалось пронзительным воем раненного животного — побитого, сломленного, но всё ещё яростного. Лорд Безумия неподалеку предусмотрительно закрыл уши, а он только вслушивался и вслушивался в то, с каким отчаянием, горем и гневом умеет кричать эта женщина. Эта женщина, которую он внезапно вспомнил — его женщина, следовавшая за ним целых десять тысяч лет, отдавшая ему всё, что только у неё было, отчаянно терпевшая все его выходки и удары. Теперь он помнил, что в последний раз тоже сделал ей больно — настолько больно, что в конце концов она решила уйти. Она решила уйти и вспомнила, что на самом деле шла не к нему. Вытерпев столько лет издевательств и несчастий, она получила чуть больше пары веков, чтобы побыть собой. Две сотни лет радости и счастья, которые она заслужила; две сотни лет, которые только что закончились.
Он видел, что она не могла успокоиться и видел, как по её щекам текут тягучие черные слезы — время, которое она умышленно выталкивала из организма. Склонившись над почти бездыханным телом своего брата, Сирона, которую он большую часть жизни звал «Синдрит», никак не могла унять ни собственных рыданий, ни своего вышедшего из-под контроля голоса. Она держала его за руку, что-то ему говорила, однако отсюда невозможно было понять, что именно. Было ясно, что ему осталось совсем недолго; неясным оставались только намерения Леди-Командора, ослепленной смертью любимого человека.
— И что же вы будете делать без своей ручной собачки, Леди-Командор?
Сареон издевался, стоя рядом, позволяя себе игнорировать эту женщину чуть больше, чем полностью, а она рычала, хрипела и медленно поднималась с пола, заставляя свои волосы угрожающе трепыхаться. Он чувствовал, что она злится, чувствовал, что ничем хорошим это не кончится.
— Уничтожать.
Её голос вдруг показался таким же диким и хриплым, как у её брата, а жёлтые, безумные глаза — горящими. Её ухмылка пугала, смех казался того хуже, но она отчего-то не взялась за оружие. Спустя те несколько секунд, что Сирона стояла на месте всё вокруг закрыло плотной стеной чего-то серебристого, топившего в себе чужие крики и её жуткий, безумный ледяной смех.
Она убивала без жалости и цели, ей просто хотелось унести с собой всех, кто посмел лишить её единственного и любимого брата. Когда волна, не задевшая ни его, ни Лорда Безумия, спала, она уже без сил опустилась на пол, с трудом оставаясь в сознании, всё ещё пытаясь нащупать чужую руку своей.
— Сирона… — едва слышный, приглушенный голос Лорда Заточения, едва живого и кашляющего временем, заставлял её снова ронять слёзы ему на грудь и улыбаться — улыбаться по-настоящему.
— Теперь ты не сможешь оставить меня здесь одну, Мер, — Леди-Командор тоже говорила с трудом, пыталась заглянуть ему в глаза, но обнаружила, что он уже их закрыл. — Больше никогда не сможешь уйти без меня. А я не… не отпущу тебя одного…
Он ещё слышал её всхлипывания и хрипы в абсолютной тишине коридора, а после, когда она замолкла, отпустив и свою жизнь тоже, в помещении стало совсем тихо. Только чьи-то шаги — того, кому посчастливилось выжить после яростного урагана — отдавались эхом где-то вдалеке.
Продолжая стоять на месте, он не мог понять, что чувствует. Ему было больно, но за неё или тех, кто только что погиб по её вине? За столпов Порядка и солдат? За тех, кто оставался в этом крыле Цитадели и погиб? Он не понимал, но знал, что просто так с этим чувством не справиться.
— Ну, вот мы и…
Лорд Безумия, широко и довольно улыбаясь, хотел было уже обратиться к нему, к своему сегодняшнему пособнику и свидетелю, однако их обоих прервало появление того, кого они не ждали. Молодой светловолосый мужчина, какого ему уже приходилось видеть, медленно шёл по коридору, пока наконец-то не остановился около двух бездыханных и совсем холодных тел. Он знал его, видел — это был их сын, только что потерявший обоих родителей разом. Если родители, да и семья в целом, конечно, хоть что-то значили для пожирателей времени.
Молодой человек не плакал, не разговаривал — он просто ненадолго опустился на колени перед дорогими ему людьми и прикрыл глаза, аккуратно убирая волосы с лица своей матери. Он сидел так несколько минут и даже Эйдирен, удивленно нахмурив брови, поглядывал за тем, что тот собирается делать.
Вытягивая левую руку перед собой, Господин Зверств говорил на языке, которого он не знал, но говорил проникновенно, с трудом сдерживая рвущиеся изнутри эмоции. Он страдал, как и любой другой, кто потерял бы своих близких.
От его руки, вытянутой вперед, протянулись длинные серебристые пряди, медленно опутывающие мертвецов. Он не знал, было ли это погребальным обрядом или обрядом прощания среди их народа, но видел, с каким трудом Нитраль это делает и насколько резко отворачивается, когда это закончилось. У него дрожали губы, а смотреть на пустое место на полу, где теперь остались только пятна чужого времени, было выше его сил, и пожиратель времени, резко развернувшись на каблуках, покинул коридор, не обратив никакого внимания на оставшихся здесь живых людей.
— Вот мы и пришли к тому моменту, когда из всех столпов Хаоса и Порядка остался только я и твой милый братец, Дариэль, — Лорд Безумия снова улыбался, потирая руки и обращаясь к нему, словно так и было нужно. — Ты этого даже не понял, но ты жутко мне помог. Ты и даже твоя маленькая дочь. Синди, кажется, оставляла её на Кореоне. Можешь поискать там. Спасибо, что побыл моей публикой сегодня. А сейчас, если ты меня простишь, я должен заниматься делами Совета, как единственный Первый в этой вселенной.
Он не знал, как ему на это реагировать. Теперь, когда ему было позволено вспомнить всё до единой детали, он чувствовал себя потерянным. Его планета лишилась правящей верхушки и могла оказаться в руках безумца-интригана, его жена всю жизнь любила другого и погибла вместе с ним, большая часть Этерии оказалась разрушена или выжжена оружием. У него не осталось ничего, кроме дочери, о которой Эйдирен так любезно напомнил. Ничего, совершенно ничего. Но пока Ли была жива и здорова, он должен был заботиться о ней. Хотя бы о ней.
Сжав дрожащие губы и кулаки, — до боли от впившихся в ладони ногтей — он выдохнул и зашагал прочь, сдерживая горячие и непрошеные слезы, — туда, где должен был остаться его старый добрый корабль.