— Нет, — взяв себя в руки, он уверенно мотнул головой и взял сестру за плечи, заставляя заглянуть в его красные глаза. — Это может быть слишком опасно для тебя. Если у меня не получится сдержать себя в определенный момент, это обернется для тебя не только болью.
— Я могу действовать только языком, — она не отступала от своих желаний, наглядности ради касаясь своим длинным языком его губ, вынуждая обратить на неё хоть какое-то внимание, — но я не хочу, чтобы ты говорил «нет».
Ему с самого начала следовало понять, что она не отступится от того, что задумала. Ему следовало знать, что на любое его «нет» она сможет найти миллион «да»; он должен был осознавать, что у женщин, даже молодых и неопытных, всегда есть множество рычагов давления на мужчин, которыми они могут пользоваться без зазрения совести. Имлерит должен был понять, что его сестра, с тех пор как он сам втянул её во всё это, не захочет оставаться такой же маленькой, наивной и неопытной, как до того.
У неё были слишком мягкие губы, слишком заманчивые речи и слишком быстрые, ловкие руки. Её когти, снова почти полностью обломанные, совсем не мешали ей, когда она расстегивала пуговицы на брюках своего брата, а её волосы то и дело обвивались вокруг шеи Имлерита, теряясь в его собственных волосах. Ему нужно было это прекратить, он был обязан это сделать, но с каждой секундой удерживать себя от настолько соблазнительного предложения, настолько активной сестры становилось всё сложнее. Это был её день и он не имел никакого права ей отказывать. Совершенно никакого права…
— Сирона, прекрати, — он схватил её за запястья в самый последний момент, когда ей оставалось только коснуться его руками, чтобы вывести из себя и заставить потерять все остатки возможного здравомыслия. — Я уже сказал, что это может быть опасно без должной подготовки и опыта.
— Тогда почему ты не даешь мне получить этот опыт? — его сестра задавала поразительно резонные вопросы, послушно оставаясь на месте и улыбаясь. — Я хочу получить его сегодня. Хочу почувствовать тебя любым способом, каким только могу. Тебе не нужно бояться за меня, если ты тоже этого хочешь.
Она давила на самые больные его точки и была чрезмерно послушной для того, что практически требовал первого в своей жизни орального секса. Он мог быть достаточно уверенным в себе, чтобы сказать, что любые её действия и попытки действовать не сведут его с ума, не заставят потерять голову, вести себя бездумно? Он сможет держать себя в руках, если всё зайдёт настолько далеко? Сирона считала, что сможет и вынуждала Имлерита отпустить её руки, вынуждала его терпеть любые прикосновения, каких ей сейчас хотелось. Верно, это был исключительно её день и он не мог говорить ей «нет» лишь потому, что не был достаточно уверен в себе.
Между Сироной и её братом уже несколько раз случался секс и она почти привыкла к ощущению его в себе, но ещё ни разу она не видела и не касалась его настолько близко и откровенно сама. Он никогда не позволял ей трогать его руками, не разрешал оказываться так близко к застежке его брюк, наблюдать за его возбуждением. За физическим, а не ментальным, какое всегда можно было заметить в его ярких глазах. Сейчас, наконец-то оказавшись внизу, она могла прикоснуться к его члену, провести пальцами почти по каждой вене, которую там видела, могла обхватить его рукой под шумный вздох своего брата и осознать, насколько он больше не только её рта, но и, наверное, любого органа, какой она назвала бы наугад. Каким образом он вообще в неё помещался? Каким образом она думала уместить его у себя во рту?
Может быть, если бы она не видела, как сжимались его руки, когтями царапая ближайшие камни, если бы она не слышала, насколько тяжелее он дышал от любых её касаний, Сирона бы передумала совершать такие подвиги. Это выглядело немного сумасшедшим, она всё ещё боялась, а когда оказалась рядом, начала бояться ещё сильнее, но Имлерит казался ей заслуживающим подобной ласки даже больше, чем любой другой человек во вселенной. Её страхи должны были отступить в сторону
хотя бы ради него, ради того, чтобы услышать эти его судорожные вздохи ещё несколько раз.
— Осторожнее, — его голос охрип уже после первого прикосновения её языка, но он старался думать в первую очередь о сестре, мягко касаясь пальцами её волос, перебирая их не столько для того, чтобы отвлечься, сколько для того, чтобы она не чувствовала себя лишенной чего-то в свой день рождения.
Сирона касалась его с осторожностью, медленно изучая его своим длинным языком и всё ещё не представляя, что ей нужно сделать, чтобы он поместился ей в рот. Чувствуя его вены, ощущая его вкус на языке, она думала, что будет достаточно просто открыть его пошире и не задеть Имлерита своими острыми зубами. Ему было бы больно, а ей этого совсем не хотелось.
Её воодушевляли его пальцы, запутавшиеся в её волосах, — это заставляло её мелко подрагивать, теряться не только в его тяжелом дыхании, но и собственных ощущениях, это стимулировало её стараться и дальше. У неё получилось взять его в рот — не целиком, но этого было достаточно для того, чтобы пальцы брата резко сомкнулись на её волосах, чтобы его голос сорвался на продолжительный приглушенный хрип. Он реагировал именно так, как она хотела и она, наверное, делала всё правильно. Её движения не были уверенными, её губы слишком сильно напрягались, каждые несколько секунд Сирона боялась задеть его зубами, а иногда и задевала, заставляя Имлерита сдавленно шипеть и направлять её с помощью своей руки.
— Сирона… — он должен был предостеречь её, не позволяя пытаться взять его член ещё глубже в рот, но сорвавшееся с его губ имя больше походило на фанатичный хрип удовольствия, чем на предостережение.
Изначально противившийся таким практикам, Имлерит почти утонул в происходящем, закрыв глаза, позволив своей сестре учиться, позволив себе получать удовольствие от её обучения и с трудом контролируя себя, чтобы не сорваться и не вынудить её делать это чаще, глубже и быстрее. Ему нельзя было так делать, ей нельзя было до такого доходить. Как бы сильно это его ни заводило, как бы ему ни хотелось двигаться самому или контролировать её движения — он не должен был этого делать.
Ей нравилось как он дышал, как он звал её по имени и как сжимал руками её волосы, как царапал тот камень, на котором сидел. Ей нравилось всё, что делал её брат и она пыталась заставить его делать ещё больше, пыталась заставить себя быть старательнее. Он занимал почти весь её рот, был очень странным на вкус, почти соленым, был холодным и до ужаса напряженным. Касаясь его губами, пытаясь коснуться языком, она чувствовала, как он пульсирует и медленно теплеет от её попыток доставить Имлериту удовольствие. Она хотела сделать ещё больше, взять его ещё глубже, но он не позволил ей, заставляя остановиться и снова выдыхая её имя. Если пока такого ей было нельзя, она должна была действовать иначе.
Сирона не могла держать его во рту слишком долго — она начинала задыхаться, у неё сводило челюсть, но она всеми силами пыталась заставить брата кончить и без погружения в её глотку. У неё был длинный, невероятно удобный язык, сводивший его с ума, она всё ещё могла касаться его им или губами, она всё ещё могла заставлять его запрокидывать голову назад и дышать ещё тяжелее, почти рычать. Она была бы плохой сестрой, если бы так и не сумела довести его до оргазма. Очень, очень плохой сестрой.
— Я люблю тебя.
Имлерит говорил это Сироне каждый день, каждый раз, когда они оказывались рядом, но сейчас, когда он, притянув её к себе наверх, стирал с её лица остатки собственной спермы, это звучало особенно извращенно — почти грязно и постыдно, именно так, как все считали с самого начала. Но для них двоих это не имело никакого значения. Среди ночей, которые они проводили вдвоем в самых дальних и холодных уголках Пустоты, не было никаких «всех» — были только они и никого, кто мог бы осудить их за грязь или извращенность собственной любви.