— Ну, когда такой доктор прикасается к руке, то невольно ответишь: «Прекрасно!»
— Тем лучше. Подписывайте скорее бумаги, и я пойду к доктору.
Так, не успев оглянуться, я был завербован в небожители…
— Слабость? Посинение кожи? Головокружение? Тошнота? — допрашивал меня доктор. — Рвоты не было?
— Нет, только сильно тошнило, когда мы бежали за автомобилем.
Доктор с минуту подумал и глубокомысленно сказал:
— У вас лёгкая степень болезни.
— Значит, можно лететь, доктор?
— Да. Думаю, можно. В ракете, правда, только десятая часть нормального атмосферного давления, но зато вы будете дышать чистым кислородом, не разбавленным на четыре пятых азотом, как в атмосфере. Этого вполне достаточно для дыхания. А на Звезде Кэц имеются внутренние камеры с нормальным давлением. Значит, вам придётся только немного потерпеть во время перелёта. Звезда находится на высоте всего в тысячу километров.
— Сколько же дней продлится перелёт? — спросил я.
Доктор насмешливо скосил глаза в мою сторону.
— Я вижу, вы мало понимаете в межпланетных путешествиях. Так вот, дорогой мой, ракета летит до Звезды восемь-десять минут. Но так как приходится перевозить непривычных людей, то полёт немного затягивается. Чтобы воспользоваться центробежной силой, снаряд летит под углом в двадцать пять градусов к горизонту по направлению вращения Земли. В первые десять секунд скорость возрастает до пятисот метров в секунду и лишь во время полёта через атмосферу несколько замедляется, а затем, когда атмосфера начнёт редеть, вновь повышается.
— Почему скорость замедляется при полёте через атмосферу. Торможение?
— Торможение преодолимо, но при чрезмерной быстроте полёта через атмосферу от трения сильно накаляется оболочка ракеты, и тяжесть со скоростью увеличивается. А почувствовать своё тело тяжелее в десять раз не очень-то приятно.
— А мы не сгорим от трения оболочки об атмосферу? — опасливо спросил я.
— Нет. Может быть, немного вспотеете — не больше. Ведь оболочка ракеты состоит из трёх слоёв. Внутренний — прочный, металлический, с окнами из кварца, прикрытыми слоем обыкновенного стекла, и с дверями, герметически закрывающимися. Второй — тугоплавкий, из материала, почти не проводящего тепла. Третий — наружный — хотя и относительно тонкий, но из чрезвычайно тугоплавкого металла. Если верхний слой накалится добела, то средний задержит тепло, и оно не попадёт внутрь ракеты, да и холодильники отличные. Холодильный газ непрерывно циркулирует между оболочками, проникая через рыхлую среднюю малотеплопроводную прокладку.
— Вы, доктор, настоящий инженер, — с восхищением сказал я.
— Ничего не поделаешь. Ракету легче приспособить к человеческому организму, чем организм к необычным условиям. Поэтому техникам приходится работать в контакте со мною. Посмотрели бы вы первые опыты. Сколько неудач, жертв!
— И человеческие были?
— Да, и человеческие.
У меня по спине забегали мурашки. Но отступать было поздно.
Когда я вернулся в гостиницу, Тоня радостно сообщила мне:
— Я уже знаю — всё прекрасно устроилось. Мы вылетаем завтра, ровно в полдень. С собою ничего не берите. Утром, перед полётом, мы примем ванну и пройдём дезинфекционную камеру. Вы получите стерилизованное бельё и костюм. Доктор сказал, что вы совершенно здоровый человек.
Я слушал Тоню как во сне. Страх поверг меня в оцепенение. Думаю, не стоит говорить о том, как я провёл последнюю ночь на Земле и что передумал…
VI. «Чистилище»
Настало утро. Последнее утро на Земле. Я тоскливо посмотрел в окно — светило яркое солнце. Есть не хотелось, но я заставил себя позавтракать и отправился «очищаться» от земных микробов. Эта процедура заняла больше часа. Врач-бактериолог говорил мне о каких-то головокружительных цифрах — миллиардах микробов, гнездившихся на моей земной одежде. Оказывается, я носил на себе тиф, паратиф, дизентерию, грипп, коклюш и чуть ли не холеру. На моих руках были обнаружены синегнойные палочки и туберкулёз. На ботинках — сибирская язва. В карманах проживали анаэробы столбняка. В складках пальто — возвратная лихорадка, ящур. На шляпе — бешенство, оспа, рожа… От этих новостей я впал в лихорадку. Сколько невидимых врагов ожидало случая, чтобы наброситься на меня и свалить с ног! Что ни говори, а Земля имеет свои опасности. Это немного примирило меня с звёздным путешествием.
Мне пришлось перенести промывание желудка, кишок и подвергнуться новым для меня процедурам облучения неизвестными аппаратами. Эти аппараты должны были убить вредные микробы, гнездившиеся внутри моего организма. Я был порядком измучен.
— Доктор, — сказал я. — Эти предосторожности не достигают цели. Как только я выйду из вашей камеры, микробы вновь набросятся на меня.
— Это верно, но вы, по крайней мере, избавились от тех микробов, которые привезли из большого города. В кубическом метре воздуха в центре Ленинграда находятся тысячи бактерий, в парках только сотни, а уже на высоте Исаакия лишь десятки. У нас на Памире — единицы. Холод и палящее солнце, отсутствие пыли, сухость — прекрасные дезинфекторы. На Кэце вы снова попадёте в чистилище. Здесь мы очищаем только начерно. А там вас подвергнут основательной чистке. Неприятно? Ничего не поделаешь. Зато вы будете совершенно спокойны за то, что не заболеете никакими инфекционными болезнями. По крайней мере, там риск сведён до минимума. А здесь вы рискуете ежеминутно.
— Это очень утешительно, — сказал я, облачаясь в дезинфицированное платье, — если только я не сгорю, не задохнусь, не…
— Сгореть и задохнуться можно и на Земле, — перебил меня доктор.
Когда я вышел на улицу, наш автомобиль уже стоял у тротуара. Скоро и Тоня вышла из женского отделения дезинфекционной камеры. Она улыбнулась мне и села рядом. Автомобиль тронулся в путь.
— Хорошо промылись?
— Да, баня была прекрасная. Смыл триста квадриллионов двести триллионов сто биллионов микробов.
Я посмотрел на Тоню. Она посвежела, загорела, на щеках появился румянец. Она была совершенно спокойна, словно мы собрались в парк культуры. Нет, хорошо, что я согласился лететь с нею…
Полдень. Солнце стоит почти над головой. Небо синее, прозрачное, как горный хрусталь. Блестит на горах снег, синеют застывшие ледяные реки ледников, внизу весело шумят горные ручьи и водопады, ещё ниже зеленеют поля, и на них, словно снежные комья, видны стада пасущихся овец. Несмотря на жгучее солнце, ветер приносит ледяное дыхание гор. Как красива наша земля! А через несколько минут я оставлю её и полечу в чёрную бездну неба. Право, об этом лучше читать в романах…
— Вот наша ракета! — радостно крикнула Тоня. — Она похожа на рыбий пузырь. Смотрите, толстенький доктор уже ждёт нас.
Мы сошли с автомобиля, и я по привычке протянул руку доктору, но он быстро спрятал руки за спину.
— Не забывайте, что вы уже дезинфицированы. Не прикасайтесь больше ни к чему земному.
Увы, я отрешён от земли. Хорошо, что Тоня тоже «неземная». Я взял её под руку, и мы направились к ракете.
— Вот наше детище, — сказал доктор, указывая на ракету. — Видите, у неё нет колёс. Вместо рельсов она скользит по стальным желобам. В корпусе ракеты есть небольшие углубления для шаров, и она скользит на этих шарах. Ток для разгона даёт земная электростанция. Проводом служит металлический лоток-жёлоб… А у вас уже нормальный цвет лица. Привыкаете? Отлично, отлично. Передайте мой привет небожителям. Попросите врача Анну Игнатьевну Меллер прислать с ракетой «Кэц-пять» месячный отчёт. Это очень симпатичная женщина. Доктор, имеющая самую малую в мире практику. Но дела у неё всё же хватает…
Волчье завывание сирены заглушило слова доктора. Люк ракеты открылся. На землю спустился трап.