Выбрать главу

Эрлах, зажмурясь, несколько раз перекрестился. Марии сделалось смешно: на небе уже не было ни облачка, гроза прекратилась так же внезапно, как и началась.

Эрлах пришел в себя, отдышался и опять бойко заговорил о неустрашимости того, кто берет за все умеренную цену и, подобно ему, имеет чистую совесть. По счастью, появилась горничная с горячей водой. Хозяин наконец вышел, а Мария с наслаждением занялась своим туалетом. За несколько франков ей удалось уговорить Анни (так звали девушку-горничную) вычистить к утру ее платье, выстирать и высушить белье. А так как Марии на ночь предстояло остаться в чем мать родила, то Анни не без ехидства предложила ей черное полотняное платье — пусть скромное и поношенное, но все же вполне светское, — и немало подивилась веротерпимости гостьи: та, не чинясь, надела платье, проворно заплела еще мокрые волосы в косу — и с аппетитом отдала должное изрядной миске ravioli [200].

После сытной трапезы Марию разморило. Твердо помня, что спать нельзя, что нужно непременно проследить за Эрлахом и выяснить, безопасен ли трактир или в нем происходит нечто подозрительное, она прилегла на пышной постели, не разбирая ее и не раздеваясь, и заснула, кажется, еще прежде, чем опустила голову на подушку.

* * *

Марию разбудил лунный свет, бивший прямо в лицо. Она всполошенно села, озираясь.

Тишина. Нигде не звука. Все спокойно в трактире, все спит кругом.

Подошла к окну. Ее добрая знакомая, бледная луна, налилась холодным серебряным светом и высоко поднялась над долиною, освещая округу ярче, чем ревербер [201].

У Марии захватило дух — такая красота и тишина царили кругом. Ничего подобно ей, жительнице равнинных приречных лесов, никогда в жизни не приходилось зреть!

Лунный свет, разливаясь по горам, серебрил гранитные скалы, густую зелень сосен и ослепительно блистал на вершине Юнгфрау — одной из высочайших Альпийских гор, покрытой вечным льдом. Два белоснежных холма, напоминающих грудь юной девы, казались увенчавшей ее короной. Это был как бы символ вечной, нетронутой, ничем не искушенной невинности; ничто земное и суетное не касалось этих сиятельных высей, даже бури не могли до них вознестись; лишь лунные лучи ночью и солнечные — днем дерзали ласкать эти нежные округлости, вечное безмолвие царило вокруг…

У Марии защипало глаза — так бывало всегда, стоило ей увидеть безусловную, непреходящую красоту; и стеснилось сердце… Оказалось кощунственным даже подумать о том, что эту возвышенную красоту может осквернить предательство, убийство, человеческая алчность. Да разве мог Эрлах, живя в такой близости к Божественному, под этим светлым, всевидящим взором небес, оказаться бесчестным злодеем?!

Мария тихонько вздохнула, опасаясь даже шумом дыхания своего оскорбить невыразимую эту тишину — и тотчас опустила глаза, доселе обращенные горе: до ее слуха донесся стук копыт по каменистой тропе.

Очарование альпийской ночи было нарушено так бесцеремонно, что Мария сочла необходимым увидеть святотатца.

Если бы взор ее мог испепелять, то от всадника, в эту минуту въехавшего во двор, осталась бы лишь горстка пепла!

— У, дура, светит, как ошалелая! — раздался голос Эрлаха, и он сам, погрозив кулаком луне, вышел принять повод у всадника.

Мария задохнулась от возмущения. Не зря Эрлаха недолюбливают явления небесные! Она не сдержала легкой усмешки, но следующие его слова, произнесенные почти шепотом, но отчетливо слышимые в хрустальной тишине, заставили затаить дыхание.

— Восьмого номера так никто и не спросил.

Сердце Марии приостановилось: Эрлах говорил по-английски!

— Да, незадача!.. — произнес на том же языке всадник, спешиваясь. — Не пойму, зачем было убивать курьера на станции? Он должен был вывести нас в Туне на русского связного, а теперь ломай себе голову: кто, где и с кем должен встретиться. Знаешь ли, плохо нам станется, ежели на этот раз провороним их связного. Не миновать нам тогда отправиться в гости к твоим бывшим постояльцам!

— Куда это? — удивился Эрлах, и вновь прибывший злобно огрызнулся:

— Куда? В пучины Рейнбаха [202]! С камнем на шее!

Мария зябко поежилась. Ай да Корф! Ай да провидец…

Всадник что-то неразборчиво проговорил, а трактирщик пренебрежительно махнул рукой:

— Да так, одна монашка-паломница…

Мария впервые в жизни порадовалась, что о ней отозвались пренебрежительно. Не хотела бы она привлечь к себе внимание «добропорядочного» Эрлаха!

Вновь прибывший насторожился:

— Монашка?.. Не может быть!

Мария невольно отпрянула от окна в тень.

Приехавший схватил Эрлаха за грудки:

— Какая она? Высокая, молодая, в синем платье и с серебряным крестом на груди?!

— Ты что, спятил, Джордж? — досадливо прошептал Эрлах. — Что тебе проку в этой сухореброй невесте Христовой?!

Мария безотчетно провела пальцами по боку. Ничего себе, сухоребрая!

— Спокойно, Майкл! — усмехнулся тот, кого назвали Джорджем. — Удача на нашей стороне! Я был уверен, что русские не могли не иметь запасного варианта — Корф слишком умен и хитер! Неистовый человек.

Мария чуть приподняла брови. Вот так, значит? Неистовый?!

— Как только курьер был убит, его место в дилижансе заняла молодая монахиня, — продолжал Джордж. — Она якобы ехала в Берн к умирающей тетке, но в Берне не задержалась и на минуту. Я упустил ее в городе, но один из пассажиров, какой-то олух, нагруженный книгами, сказал мне, что она расспрашивала его о дороге на Тун… интересовалась и твоим трактиром. Это она и есть, та, кого мы ищем, кто приведет нас к русскому связному!

— Баба-шпионка? — с отвращением в голосе пробормотал трактирщик. — Тьфу!

— Эй, поосторожнее! — усмехнулся Джордж. — А как насчет нашей прекрасной Этты?

— Тысяча извинений! — Майкл Эрлах как бы сорвал с головы воображаемую шляпу. — Миледи вне критики. Она одна-единственная… Эта же девка была так измучена, что едва добралась до постели. Возьмем ее голыми руками и…

— Никого и ничем мы брать сегодня не будем! — перебил Джордж. — Наше дело — выявить русского связного. Наверняка у них встреча на Тунской пристани, но ты же знаешь, сколько там бывает народу! Попробуй отыщи там того, кто нам нужен… А эта крошка приведет нас прямиком к нему.

— Неужто? — пробормотала Мария. — You are sure, aren't you, my friend?! [203]

Эти двое обсуждали свои планы совершенно спокойно, не опасаясь, что здесь, в сердце швейцарских Альп, отыщется человек, знающий язык далекой туманной страны.

— Мне надо поспать хотя бы час, Майкл, — широко зевнул вновь прибывший. — Ты уверен, что девчонка не сбежит?

— Куда? — усмехнулся Эрлах. — И в чем? Моя горничная до полуночи возилась с ее сорочкою и платьем. Не голышом же ей бегать по горам?

Мария кивнула: «Big mistake!» — большая ошибка, как говорят англичане. Он ничего не знает о черном платье — ну что ж, пусть ждет до утра, когда простодушная монахиня проснется, готовая продолжать свое «паломничество»! Хотелось тотчас же выскочить в окошко и броситься в лес, однако ей хватило выдержки — пусть улягутся, уснут…

Через какое-то время, решив, что трактирщик и гость уже спят, она совсем было изготовилась бежать, однако напряженным слухом уловила легкие, крадущиеся шаги у двери. Эрлах все-таки решил проверить, на месте ли она!

В мгновение ока Мария содрала с себя платье, бросила его под кровать и прыгнула в постель, выпростав из-под перин (одеял здесь не водилось) голую руку.

Ей стоило нечеловеческих усилий сдержать дрожь ужаса, когда горячее дыхание коснулось ее плеча.

Эрлах потоптался у кровати — ему явно не хотелось уходить, но, видимо вспомнив о холодной ванне Рейнбаха, где купаются с камнем на шее, пересилил похоть.

— Не такая уж она и сухоребрая! — услыхала Мария его шепот.

Потом дверь спальни тихонько затворилась, и ключ повернулся в замке.

вернуться

200

Блюдо типа пельменей ( фр.).

вернуться

201

Фонарь с отражателем, дающий очень яркий свет.

вернуться

202

Знаменитый швейцарский водопад.

вернуться

203

Ты уверен, не так ли, мой друг! ( англ.)