— Не то слово! Пять лет учиться — и то так написать не сможешь!
Человечек тут же опять надулся.
— Пять лет, говоришь… Это кто же пять лет у вас учится, школьники?
И голос его прозвучал так печально, что Итиро тут же добавил:
— Да нет, конечно. Я говорю про студентов. Пятый курс в университете!
Человечек снова расплылся, рот растянул прямо от уха до уха:
— А это ведь я написал открытку! — воскликнул он.
Итиро прямо-таки распирало от смеха, но, он сдержался, а затем спросил.
— А вы кто будете?
Человечек сразу посерьезнел:
— Я состою на службе у его сиятельства Горного кота конюхом.
И в тот же момент налетел страшный ветер, трава полегла, а конюх припал к земле в почтительном поклоне.
Итиро удивленно обернулся. Глядь — а за его спиной стоит Горный кот. Глаза зеленые, круглые, на плечах что-то вроде походной накидки-хаори,[5] вся золотом расшита. Уши у Горного кота острые и стоят торчком, подметил Итиро. Тут кот чинно поклонился. Итиро ответил таким же поклоном.
— Добрый день. Спасибо за вчерашнюю открытку.
Горный кот дернул себя за ус, выкатил животик и сказал.
— Здравствуйте. Добро пожаловать. Дело в том, что это ужасное судебное разбирательство длится с позавчерашнего Дня. Никак к решению не придем, вот и решил попросить совета у вас. Не стесняйтесь, будьте как дома. Отдохнете немного — а потом наберем желудей. Знаете, из года в год все одно и тоже, измучился я от этой тяжбы, — пожаловался Кот.
Он извлек из-за пазухи портсигар, вытащил сигаретку, а портсигар протянул Итиро.
— Не желаете угоститься?
Итиро удивился и покачал головой:
— Нет, благодарю вас спасибо.
Горный кот добродушно расхохотался.
— Ах, да. Вы же еще слишком юны.
Сам чиркнул спичкой, притворно насупился и выдохнул струйку синего дыма. Конюх горного кота стоял все в той же позе, но ему, видно, тоже так хотелось курить, что аж слезы по щекам покатились.
Тут Итиро услышал, как что-то хрустит под ногами, будто крупная соль. Он удивился, сел на корточки — и видит: в траве поблескивает что-то золотое и кругленькое. Пригляделся он повнимательнее. Ба, да это желуди! Все, как один, в красных штанах, и не меньше трех сотен. И все что-то галдят, а что — не разберешь.
— Ага, пожаловали. Вот так всегда, сползаются, ровно муравьи! Давай живее, звони в колокольчик, — приказал Кот конюху. — Коси траву прямо здесь, сюда сейчас как раз солнечные лучи падают!
Горный кот отшвырнул самокрутку. Конюх выхватил из-за пояса здоровенный серп — и, раз-два, раз-два, — скосил всю траву перед Горным котом. На освободившуюся площадку со всей поляны ринулись желуди, ярко блестя золотыми боками, и опять загалдели.
Конюх зазвонил в колокольчик. По пихтовой роще разнеслось громкое эхо — «динь-динь-динь», — и золотые желуди слегка поутихли. Глядь, а Горный кот уже успел облачиться длинную черную шелковую мантию и с ужасно важным видом уселся перед желудями. Итиро сразу вспомнились паломники в Нара, распростершиеся перед статуей Большого Будды. А конюх несколько раз со страшным свистом щелкнул в воздухе своим кожаным кнутом.
Небо было синим, без единого облачка, а желуди такими красивыми и блестящими.
— Сегодня третий день судебной тяжбы, предлагаю покончить на этом и примириться.
Сказал Горный кот с беспокойством в голосе, но при этом не теряя достоинства. Услышав его слова, желуди опять загалдели на разные голоса.
— Нет, нет, ни за что. Самый главный из нас — это тот, у кого самая острая шляпка. А самая острая шляпка у меня.
— Нет, нет, все не так. Самый главный из нас — это самый большой. Я — самый большой, и поэтому самый главный.
— Не правда это. Я гораздо больше. Разве вчера господин судья не так сказал?
— Нет, все не так. Самый высокий. Самый высокий — самый главный.
— Да нет же. Кто сильнее сможет толкнуть, тот и самый главный. Давайте потолкаемся и решим.
Каждый желудь талдычит своё, ничегошеньки не разобрать. Жужжат, ровно осы в разворошенном гнезде. Горный кот даже прикрикнул на них.
— А ну, угомонитесь все! Забыли, где находитесь! Тихо! Я требую тишины.
Конюх снова засвистел своим кнутом — «бах-бах» — пока желуди не утихли. Горный кот подергал себя за ус и сказал:
— Пошёл уже третий день вашей тяжбы, пора бы уже примирится!
А желуди опять за свое.
— Нет, нет, ни за что. Самый главный — это тот, у кого самая острая шляпка.
— Нет, нет. Самый главный — это самый круглый.
— Врешь! Самый большой.
Кричат желуди, надрываются, совсем ничего не разобрать.
Горный кот как гаркнет на них:
— А ну, всем замолчать! Совсем стыд потеряли, забыли, с кем разговариваете! Тихо, я сказал!
Конюх взмахнул в воздухе кнутом. Горный кот дернул себя за ус и снова заговорил.
— Повторяю. Сегодня третий день вашей тяжбы, неужели нельзя прийти к решению, наконец?
— Нет, нет, самая острая шляпка…
Словом, конца этому не было. Горный кот как взревет:
— Молчать! Надоели! Сейчас разберемся. Тихо, я сказал!
Конюх взмахнул кнутом, желуди приумолкли. Горный кот шепнул Итиро:
— Вот такие дела. Что прикажете делать?
Итиро рассмеялся.
— А давайте скажем им так. Лучшим желудем будет тот, кто самый глупый, самый некрасивый и самый вздорный. Я такую штуку как-то раз слышал на проповеди…
Горный кот радостно закивал, мол, лучше и не придумаешь. Затем напустил на себя важный вид, распахнул пошире атласную мантию, так чтобы была видна золотая накидка и произнес:
— Суд принял решение! Тишина! Отныне самым главным будет считаться самый глупый, самый невзрачный, самый вздорный желудь с треснутой шляпкой.
Желуди так и оторопели. Замерли на месте, никто и рта не раскроет.
Горный кот скинул атласную мантию, стер пот со лба и пожал руку Итиро. Конюх на радостях тоже раз пять посвистел в воздухе своим кнутом.
— Премного благодарю, — сказал Горный кот. — Такую сложную тяжбу за полторы минуты разрешили. Прошу быть у нас Почетным председателем. Не соизволите ли и впредь приходить сюда всякий раз, когда мы пошлем вам открытку? Разумеется, я щедро отблагодарю вас за труды.
— Да я и так согласен! И никакой благодарности мне не надо.
— Нет-нет, возьмите хоть что-нибудь. Это дело чести. А если мы будем писать так: «Уважаемому господину Итиро Канэта. Повестка на суд»? Не возражаете?
— Да не все ли равно, — ухмыльнулся Итиро.
Горный кот поразмыслил еще, потеребил ус, сверкнул глазами, и, наконец, решился:
— Пожалуй, позволю себе добавить следующее: «Вам надлежит завтра явиться в суд по срочному делу». Что скажете?
Итиро рассмеялся и ответил.
— Да нет, это как-то уж чересчур, пожалуй. Эту фразу писать не надо.
Горный кот задумался, будто не зная, что и сказать, с сожалением покрутил усы, опустил глаза и с печальным вздохом добавил.
— Ну, хорошо. Оставим текст таким, как был. Что же до платы за труды… Скажите, что вам больше по душе — один сё[6] золотых желудей или голова соленой кеты?
— Мне больше нравятся золотые желуди.
Горный кот сделал знак конюху, явно довольный тем, что Итиро не предпочел соленую кету.
— Быстренько набери один сё желудей. Если не хватит золотых, добавь позолоченных. Да пошевеливайся!
Конюх нагреб желудей, ссыпал их в мерку.
— Ровно один сё! — крикнул он.
Накидка горного кота затрепетала на ветру. Кот потянулся, прикрыл глаза и с ленивым зевком сказал.
— Приготовь-ка мою повозку.
И тотчас же явилась повозка, сделанная из огромного белого гриба. В повозку была впряжена мышастая лошадь весьма диковинного вида.
— Доставим тебя до дома, — сказал Горный кот.
Они с Итиро забрались в повозку, а конюх еще засунул туда полную желудей мерку. Засвистел кнут. Раздался грохот.
Повозка взвилась в воздух. Деревья и кусты закачались, стали призрачными, как дым. Итиро любовался золотыми желудями, а Горный кот с рассеянным видом смотрел куда-то вдаль.