И лишь на Инари, привлеченный дымом костра на одном из бесчисленных островов огромного озера, я разузнал кое-что новое о Микко. У костра сидел рыбак, ожидая, пока рыба попадется в сеть. Этого человека я уже однажды встречал, но где и когда — не припомню. Имя его и фамилию я тоже забыл. Я называю его Ниило, и поскольку он меня не поправляет, возможно, это и есть его настоящее имя.
Ниило предлагает мне кофе, и разговор заходит о рыбе, медведях и волках. Прошлой зимой он видел трех волков, они пробежали вдали по льду озера Инари; он послал им вдогонку пару пуль, но расстояние было слишком велико. Следующей ночью волки снова появились и стащили рыбу, которую он припрятал у берега в снегу. Сущие дьяволы!
Я спросил, не слыхал ли он что-нибудь про Микко?
— Как же, слыхал, — ответил Ниило и сразу оживился.
Снова раздув костер, он поставил кипятить кофейник.
— У меня есть дочь, зимой она работает в столице, а летом приезжает к нам, в Лапландию, и так из года в год. У нее всегда есть что порассказать.
Прошлой осенью она работала в той самой больнице, где находился Микко. Она часто встречала его, но поговорить с ним так и не удавалось. Микко не узнал ее, он начисто забыл все имена, все лица. Казалось, он витает где-то в другом мире. Он был одним из самых слабоумных в той больнице.
Ты, видно, слыхал про камень, что он носил в кармане брюк?
Как-то в конце весны Микко сидел и слушал одного больного, школьного учителя, вслух читавшего газеты. Тонким хрипловатым голоском тот читал заметку за заметкой, тщательно выговаривая каждое слово. Микко был одним из его самых постоянных слушателей. Когда речь заходила о чем-то драматичном или тема казалась ему знакомой, он что-то бормотал, ерзая на стуле. Вообще же обычно он сидел совсем тихо.
Но вот однажды учитель прочитал про редкостный корунд, который продали в Германии, причем через посредника, и никто не знал, кто был его истинным владельцем. Немецкий покупатель заплатил за камень бешеные деньги — судя по заметке, целое состояние. В газете говорилось также, что камень нашли в районе приисков близ Лемменйоки.
Тут Микко взорвался. Вскочив, он заревел, как бешеный медведь, и потребовал, чтобы учитель перечитал заметку. Прослушав снова текст, Микко тут же сник и, как-то странно присмирев, отправился к себе в палату. Он так долго не выходил оттуда, что сестре-хозяйке пришлось пойти позвать его к обеду, а такое там бывает лишь в том случае, когда у человека что-то не в порядке. Ведь в местах, где людям делать совсем нечего, они только и дожидаются еды.
Войдя в палату, сестра-хозяйка обнаружила, что Микко сидит, обхватив голову руками, но глаза у него чистые и ясные — пелена и блуждающий взгляд бесследно исчезли. А на столе лежал камень, над которым Микко так трясся.
Сестра спросила, как он себя чувствует. Микко ответил не сразу, но в конце концов произнес:
— Как-то странно. Я сам себя не узнаю…
Потом, заметив на столе камень, спросил:
— Что это за камень?
— Это ж твой камень, Микко! — удивилась сестра.
— Нет, нет, я никогда его не видел. Это совсем не тот камень!
И он снова задумался, обхватив голову руками. Возможно, у него болела голова.
Сестра-хозяйка увела его в столовую, но Микко почти не притронулся к еде. После обеда, подойдя к сестре, он сказал, что здесь слишком шумно и ему хотелось бы поскорее возвратиться в Лапландию.
— Что ж, это, наверно, возможно, — ответила она. — Только пусть доктор решит, достаточно ли ты поправился.
В тот же день врач выписал его из больницы, а еще через два дня он был уже в Лапландии. Теперь он снова, как и прежде, бродит по своим лесам — рыбачит, охотится и ведет себя как самый обычный человек.
Но о большом корунде, Звезде Лапландии, Микко больше никогда не говорит, этот камень словно вылетел у него из памяти. И если кто-нибудь его об этом спрашивает, Микко отвечает недоуменным взглядом.
Но самое удивительное — Микко навсегда покончил со старательством. Свой собственный участок совсем забросил, а с другими старателями не желает иметь никаких дел. Отправляясь на Патсойоки, в свою жалкую лачужку, чтобы половить в реке форели, он далеко обходит стороной Екелепяя и весь район приисков.
— Ну вот, — говорит Ниило, закончив наконец свой рассказ. — Теперь как раз время проверить сети. Может, ты поможешь чуток и посидишь на веслах?
Солнце поднимается все выше. Вода в Инари ясна и прозрачна, как стекло; то тут, то там в сетях заметны серебристая форель и красноватый голец, а кое-где и сиг. Пожалуй, наберется несколько кило. За день выручка составит крон десять, максимум пятнадцать, но Ниило и этим, мне кажется, доволен.