— Не жди меня, ложись спать!
Она подошла к дому, еле сдерживая слезы. Мечты разбились вдребезги, как стеклянный елочный шар — только что он искрился под светом, сиял и переливался, а в следующую секунду на полу блестят осколки, никому не нужные и ничем не напоминающие о былой красоте.
Моника провела бессонную ночь, стоя у окна своей спальни и вглядываясь в предрассветную мглу, прислушиваясь, не идет ли машина. Майкл вернулся около девяти, когда она уже завтракала на террасе. От него пахло вином и духами, а на белом джемпере видны были следы губной помады.
Вяло помахав рукой, он сел напротив и налил горячего кофе. Не поднимая глаз, Моника спросила:
— Хорошо провел время?
— Ничего. — Он медленно пил, наслаждаясь каждым глотком. — А ты? Почему такая бледная? Плохо себя чувствуешь?
— Нет, все замечательно. — Она не могла заставить себя улыбнуться, а голос дрожал.
— Ну и хорошо. Ладно, пойду отсыпаться.
И все. И ни слова больше. Моника осталась одна, растерянная и обиженная. С этого дня началась их новая жизнь: Майкл пропадал где-то с друзьями — днем плавал на яхте или загорал на частном пляже в компании таких же молодых бездельников, а ночи проводил в клубах или на вечеринках, в обществе девушек — доступных и веселых, ничего не требующих, кроме дармовых коктейлей и ужина в недорогом ресторанчике.
Моника снова почти не видела его. Но неотвязная надежда преследовала ее, как охотник преследует жертву. Она поняла, что не в силах больше выносить эти муки ревности, и решила поговорить с ним — хотя бы один раз! — откровенно и без обиняков. Она заготовила целую речь с признанием в любви, отрепетировала ее перед зеркалом и сама так расчувствовалась, что учащенно забилось сердце.
И ей повезло — в пятницу Майкл никуда не поехал, потому что простудился. Это был шанс! Моника приготовила бутерброды, сварила глинтвейн, добавив в вино побольше корицы и гвоздики, и принесла поднос в гостиную, где предел ее мечтаний возлежал на диване, обмотав, несмотря на жару, горло шерстяным шарфом.
— Ты хотя бы не курил так много, — сказала она тоном заботливой мамочки, тоже забираясь с ногами на диван.
— Угу.
— И, по-моему, эти твои ночные забавы тоже не лучшим образом влияют на здоровье.
— Ага.
— И вообще, ты совершенно перестал следить за собой...
— Умоляю тебя, не читай мне нотаций, я уже большой мальчик. — Он подул на дымящийся глинтвейн и сделал глоток. — Здорово у тебя получилось.
— У меня много и других талантов. — Моника подхватила его легкомысленный тон.
— Да, ты прекрасно рисуешь, печешь вкусные пирожки с яблоками, придумываешь классные костюмы...
— А как я целуюсь?
Майк осекся и замолчал, занялся сандвичем с сыром и ветчиной.
— Так как я целуюсь? — Она была настойчива. — Есть у меня к этому талант?
Ему пришлось отвлечься от еды, потому что Моника положила руку, горячую тонкую руку, ему на колено.
— Подростком ты очаровательно чмокала меня в щеку. — У него еще оставалась возможность обратить разговор в шутку. — Помнишь, как ты специально красила губы помадой Джулии, чтобы она решила, будто у меня есть девушка?
— Я это делала, потому что... — Она сделала паузу и придвинулась ближе. — Потому что была в тебя влюблена.
— Все мы в переходном возрасте влюбляемся, — задумчиво протянул Майкл. — А потом это проходит, остается только воспоминание.
— Нет, ты не понял. — Моника повернулась к нему всем телом, сдерживая внутреннюю дрожь, — сейчас или никогда. — Я до сих пор люблю тебя.
— Ну-ну. — Он успокаивающе похлопал ее по ладони. — Что ты, малышка.
— Я люблю тебя! — крикнула она. — Люблю! Уже четыре года, а ты не хочешь этого увидеть. Ты ведь целовал меня, помнишь? На выпускном балу. Это ведь было не просто так? Правда?
— Я не помню. — Он пожал плечами. — Возможно, я выпил слишком много шампанского.
— Нет! Нет!
Моника вскочила и бросилась вон из гостиной, вверх по лестнице, в свою комнату и с грохотом захлопнула дверь. Он врет, он все врет, это невозможно!
— Открой, пожалуйста. — Майкл постучал, выждал минуту, постучал снова. — Я не хотел тебя обидеть.
— Уходи!
— Моника, не глупи, открой, и мы спокойно поговорим.
Она нерешительно покачала головой, потом все-таки повернула ключ. Майкл стоял на пороге, такой близкий, нестерпимо близкий и желанный. И она, не раздумывая больше ни секунды, почти не контролируя себя, бросилась к нему. Он отступил, но ее руки уже обвились вокруг его шеи, а жаркие губы прильнули к щеке.