Утром, проснувшись, Моника не сразу вспомнила о случившемся: она потянулась, удивляясь ломоте во всем теле и рези в глазах, и огляделась, ища Грегори — обычно он всегда приносил ей горячий кофе в постель. Они завтракали вместе, а Пинки сидел рядом, выпрашивая вкусный кусочек.
Пинки... И он тоже! Эта мысль вернула Монику во вчерашний вечер, перед глазами возникло запрокинутое бледное лицо Грегори с едва шевелящимися губами, шепчущими в последний раз ее имя. Нет, нет... Но как бы она ни сопротивлялась, реальность давала о себе знать. В гостиной разрывался от громких звонков телефон, и необходимо было вставать, совершать тысячи привычных движений, вдыхать и выдыхать воздух, говорить какие-то слова — в общем, жить. Да, жить, потому что так хотел Грегори.
Те несколько дней после его гибели были наполнены ненужной суетой и скрупулезным выяснением подробностей их совместной жизни. Комиссар полиции, расследовавший аварию, высказал Монике свои соболезнования и тут же приступил к расспросам, совершенно не заботясь о ее душевном состоянии. Она не понимала, почему его интересует, когда они познакомились и при каких обстоятельствах, как долго жили вместе и в каких состояли отношениях, часто ли ссорились, был ли общим их бюджет.
Она покорно отвечала, желая лишь одного — остаться наедине со своим горем, подальше от любопытных, притворно сочувствующих людей. Но ее не оставляли в покое: сначала полиция, потом похоронный агент, потом сами похороны, оставившие ощущение какого-то неудавшегося спектакля и собравшие огромную толпу праздных зевак.
А потом стало еще хуже: к Монике явился адвокат Фрэнк Поллак для, как он выразился, приватной беседы. Это был пожилой мужчина, очень холеный, с загорелым лицом и гладко причесанными темными волосами. Извинившись за вторжение, он присел на край стула, положив на стол перед собой кожаную папку, и вперил взгляд в Монику. Она молчала, погруженная в собственные мысли, и не обращала внимания на затянувшуюся паузу.
Наконец он откашлялся и начал:
— Знаете ли вы, мисс Брэдли, что мистер Хоуп за несколько дней до своей трагической гибели переписал на ваше имя виллу «Звезда любви» и прилегающие к ней земли?
Моника удивленно взглянула на него и покачала головой. Это было так неожиданно, что она просто не находила слов. Зачем он это сделал? Он как будто предчувствовал близость смерти. Нет, нельзя об этом думать, иначе сам факт его гибели превращается из случайности в предопределенность.
— Значит, не знаете. — Фрэнк с видимым недоверием смотрел на нее. — Тогда, может быть, вы знаете, где завещание мистера Хоупа?
Моника пожала плечами.
— Откуда мне знать?
— Ну конечно. — Он потер руки и нахмурился. — Все это очень странно, мисс Брэдли. Позвольте, я объясню вам.
— Это действительно необходимо? — устало спросила Моника.
— Да. Так вот, еще много лет назад мистер Хоуп составил завещание в пользу своего прямого наследника, которому доставалось все движимое и недвижимое имущество. А в день гибели он приехал ко мне в офис, потребовал вернуть ему документ и написал доверенность, передающую его собственность в ваше владение. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Не очень. — У нее болела голова, а смысл сказанного размывался, словно слой свежей краски под дождем.
— Возникают определенные подозрения.
— Какие?
— Ну... Подумайте сами: человек все оставляет вам и в тот же день погибает при довольно странных обстоятельствах...
Моника вскочила и едва удержалась от того, чтобы не дать ему пощечину.
— Как вам не стыдно! — воскликнула она. — Господи, да как такое могло прийти в голову?
Адвокат с равнодушным видом выслушал ее гневную тираду, потом встал и, не прощаясь, направился к двери. Уже ступив за порог, он бросил через плечо:
— Хоть я и не имею права разглашать тайны, я разыщу наследника мистера Хоупа и поставлю его в известность о случившемся. Он имеет юридическое право потребовать аннуляции последующего документа.
— Уходите! Оставьте меня в покое!
У Моники больше не было сил переносить окружающую действительность. Она не появлялась в своем ателье, отключила телефон и полностью отгородилась от внешнего мира, запершись на вилле. Несколько дней подряд она часами сидела на пляже или бродила по берегу, подставляя лицо соленому ветру. Или, поддавшись внезапному душевному порыву, бросалась в залив и, заплыв подальше, ложилась на воду и смотрела, смотрела до боли в глазах на недоступно высокое небо, а волны покачивали ее, словно успокаивая.