Я чуть повернула голову и с любопытством заглянула себе за плечо… К своему бесконечному изумлению, я обнаружила, что мои крылья изменились и выглядят сейчас еще красивее. Они показались мне непривычно большими и словно сотканными из мириад серебряных нитей, тонких и прочных одновременно… О-о-о, нынче они уподобились двум серебряным парусам, дерзко несущим меня навстречу самой прекрасной мечте!
Но спустя мгновение мое ощущение изменилось. Переменчивая Уна зашла за тучку, став похожей на слепой лик богини Банрах, сулящей неминуемую кару за все мои грехи. Я испуганно ойкнула и торопливо сложила крылья в обычный маленький комочек, удачно замаскированный под горб. Как обманчив ночной свет! Наверное, он берет пример с меня. Я поспешно оделась и, плотнее завернувшись в плащ, немедленно пустилась в обратный путь, намереваясь побыстрее вернуться в монастырь.
Я тихонько притворила за собой скрипучую садовую калитку, сняла тяжелые башмаки и, держа их в руках, босиком на цыпочках прокралась в монастырскую кухню, стараясь производить как можно меньше шума. К тому моменту время изрядно перевалило за полночь, вся обитель спала, и мне тоже предписывалось давно находиться в дортуаре для девочек и видеть десятый сон, а не шляться эльф знает где. Поэтому я не собиралась лезть на рожон, а хотела незаметной мышкой прошмыгнуть на свое законное место, сохранив в секрете эту ночную вылазку, как проделывала уже неоднократно. Но не тут-то было. На сей раз мне не повезло.
Пробираясь между потушенной плитой и огромным дубовым столом, загроможденным мешочками с кукурузой, чечевицей и фасолью, предназначенными для завтрашнего, а вернее, уже сегодняшнего праздничного завтрака, я вдруг заметила слабый лучик света, пробивающийся из-под двери примыкающей к поварне столовой. Засмотревшись, я выронила один из своих башмаков. Грохот, произведенный обрушившейся на мозаичный пол обувкой, прозвучал оглушительно. Я испуганно юркнула за большущую плетеную корзину с картофелем, но прятаться было поздно. Дверь столовой растворилась, и на пороге четко обрисовался громоздкий силуэт чрезмерно упитанного брата Флавиана, близоруко щурившегося в темноту монастырской поварни.
— Кто здесь? — настороженно вопросил монах.
Я молчала, затаив дыхание и до боли прижимаясь к ребристому боку корзины.
Толстый монах с кряхтением нагнулся и поднял позабытый мною башмак. До меня донесся его довольный смешок:
— Йона, разбойница эдакая, а ну-ка, выходи немедленно, я знаю, что ты здесь. Тебя выдали сбитые каблуки, обличающие любительницу долгих прогулок.
Не смея спорить с безупречной логикой брата Флавиана, я выползла из своего укрытия и понуро встала перед наставником, виновато склонив голову и шмыгая носом. Монах беззлобно усмехнулся, оценивающим взглядом охватывая и мой запыленный плащ, и растрепанные локоны.
— Есть хочешь? — сочувственно спросил он.
Я шмыгнула носом еще жалостливее и усиленно закивала.
Монах гулко захохотал, вернул мне башмак и, крепко ухватив за рукав рубашки, потянул за собой. Мы вошли в столовую, где моим расширившимся от потрясения глазам предстало совершенно нереальное зрелище. Длинный стол, застеленный белоснежной скатертью, оказался заставлен неисчислимым количеством тарелок, наполненных волшебными кушаньями. Я чуть не захлебнулась голодной слюной, ибо давно уже успела переварить выданный на ужин ломоть черного хлеба с сыром, а выставленные на столе блюда благоухали слишком уж упоительно.
Мой неискушенный взгляд сумел распознать зажаренный с мятой кабаний окорок, лягушек в чесночном соусе, пирог с румяной корочкой, горшочки с паштетом, а дальше шло такое, название чего я просто не знала. Во главе стола важно восседал наш брат настоятель, а по правую руку от него жеманно поджимала губы сьерра[1] Каталина, знатная дама из столичного попечительского совета.