Чрез моего оборванного учителя молодые люди объяснили, что им не раз доводилось слышать, будто бы капитан в море имеет право совершать браки. Я ответил (опять через Суэйлза), что это не принято, вопреки описываемому в дамских романах. На деле же я не вправе проводить никакие законные церемонии (за исключением похорон и казни пленных во время войны), а потому и посоветовал им подождать до Нью-Йорка и там найти городскую контору, которая имеет законное право отправлять подобную деятельность. (Как говаривал капитан Блай, «брак, заключенный в море, действителен лишь до прихода в порт».) Не знаю, точно ли Суэйлз передал им мои слова, но молодые люди помрачнели. Кажется, он произнес нечто в этом роде: «Шей дир он баддак нок вил бреш би лефойл»[53].
Я пожелал узнать, как долго они знают друг друга. Они ответили, что всего две недели: познакомились на борту. (Он с островов Бласкет, она с Аран.) Тогда я спросил, известна ли им старая поговорка: «Жениться на скорую руку да на долгую муку», они ответили, известна, по крайней мере, так сказал Суэйлз, но они влюбились друг в друга. Юноше восемнадцать, девица годом моложе, темноволосая барышня (я никогда не видал таких прелестных глаз!). Нетрудно вообразить, что бедолага при виде этакой красоты потерял голову: девица похожа на мою жену в молодости.
Я повторил, что не вправе отправлять подобные церемонии, и посоветовал им потерпеть одиннадцать дней, присовокупив, что срок этот не так уж долог, в особенности для счастливой пары, которая намерена прожить вместе целую вечность. Они ушли, не скрывая печали, Суэйлз попросил их подождать за дверью.
Мы с ним посмеялись над безрассудством юного пыла. Я сказал: если б мне давали гинею всякий раз, как я желал жениться на красавице, с которой мы две недели целовались и предавались прочим молодым глупостям, быть бы мне самым богатым человеком во всей Великобритании. Он расхохотался и хлопнул меня по спине — жест, неприятно поразивший меня своим амикошонством. Суэйлз добавил, что вот уже несколько дней и ночей надеялся встретить меня на палубе, подолгу ждал меня, но так и не увидел бы, не случись сегодня утром счастливого совпадения с этой молодой парой. Я объяснил, что очень занят, обязанности капитана корабля, за которые я получаю жалованье, не позволяют мне тратить время на пустую болтовню с пассажирами, однако надеюсь, что вскоре нам с ним представится случай пообщаться.
Суэйлз признался, что очень желал бы поступить на службу к лорду Кингскорту, буде выпадет такая оказия, а плыть нам осталось недолго. По его ело вам, он опасается, что, когда мы приедем в Нью Йорк, лорд Кингскорт с семейством продолжит путешествие, и он утратит этакую возможность.
Я ответил, что два дни назад обмолвился лорду Кингскорту о его желании, но тот ответил, что не нуждается в его услугах, поскольку у них уже есть служанка. Однако ассигновал мне пять шиллингов для передачи Суэйлзу вместе с его благословением. Что я послушно и исполнил. Но этот неблагодарный не очень-то обрадовался. Я спросил, в чем дело, и он сказал, что пять шиллингов в рот не положишь, равно как и десять тысяч. На этом я с ним распрощался. Обязанности капитана значительны и велики, однако же в них не входят поиски места для нахальных дураков (пока что).
Он ушел, зашли другие пассажира, и Лисон сообщил, что Суэйлз несколько дней просился ко мне на прием, клялся, что мы с ним закадычные друзья, и все такое прочее. На это я ответил: жаль, я не могу разорваться на части в угоду каждому олуху на судне. Вот червяк, сказал Лисон. (Впрочем, не имея намерения оскорбить.)
Вечером, проверяя приборы на баке, я заметил молодого человека, желавшего жениться: он, как ни в чем не бывало, миловался с другой богиней, красавицей Хелен с копной золотистых волос. Значит, этот бласкетский Парис вполне оправился от перенесенного разочарования! Вот вам и юная любовь. Поначалу жаркая, как сирокко, она так же стремительно остывает или принимает новое направление.
О Бонапарте слышал, но кто таков, не знает, слышал и о Шекспире, но не знает, жив тот или помер, да и не заботится о том. Кажется, некто с похожей фамилией держал девку [проститутку] и жил припеваючи, но был так суров, что, помри он, было бы лучше. Королеву видал, но как ее звать, вспомнил не сразу, слыхал и о Боге, который сотворил мир. Когда именно слыхал о нем, не помнит. Никогда не слышал о Франции, однако слышал о французах, об Ирландии тоже слышал. Где она, не знает, но вряд ли далеко, иначе оттуда в Лондон не приезжало бы столько народу. Предположил, что они всю дорогу от Ирландии до Лондона идут пешком.
Разговор журналиста Генри Мэйхью с неизвестным торговцем из Ист-Энда
Глава 19
ВОР
В которой читателю для его нравственного воспитания предлагается вопиющая хроника падения Пайеса Малви в болото преступности и мошенства — а также последствия, к которым неминуемо приводит подобное поведение
В ночь, когда Пайес Малви ушел из Коннемары, на западное побережье Ирландии обрушился ураган и за считанные часы повалил двадцать тысяч деревьев (как сообщила на следующий день лондонская «Таймс»). Ветер бушевал неукротимо, но наибольший урон причинили деревья. Они перекрывали дороги, запруживали реки, ломали церкви, хижины, дома. Буря неистовствовала по всему западному побережью от островов Скеллиг в графстве Керри на юге до северной оконечности Донегола. Сдуло и разметало десятки мостов. В Слайго двое погибли в обвале, в Клэре женщину убило молнией. В оксфордском Новом Колледже некий аристократ из Кашела опубликовал в студенческой газете статью о том, что графство навеки утратило привычный облик.
Две сотни миль от родного дома до великого города Белфаста в графстве Антрим Малви прошел пешком: это заняло у него почти месяц. Он никогда не бывал в больших городах, тем более в таких роскошных и просторных, как этот. Белфаст был настолько богат, восхитителен и огромен, что порой его обитатели спорили, где именно находится город: одни уверяли, что в Антриме, другие — что в Дауне, все стремились заявить на него права. О красоте его реки слагали песни: милый старый Лаган разрезал город пополам. На охранявшие площадь высокие гранитные алькасары, мраморные крепости с величественными колоннами Малви глазел как на диво, от изумления раскрывал рот при виде бесчисленных рядов домов из красного кирпича, выстроенных специально для трудящегося народа. Здесь ты получал жилье. Здесь ты получал соседей. И если Коннемара была Антарктидой, то Белфаст — Афинами. Так казалось Пайесу Малви. На башне ратуши развевался британский флаг величиной с поле его отца.
Пайес добрался до многолюдного порта и на время устроился землекопом: расширял и углублял гавань. Такая работа была ему по душе — несложная, здоровая и результат виден сразу, не то что когда обрабатываешь поле в Коннемаре. Да, к вечеру разламывалась спина, слабели мышцы, кожа шелушилась от холода, а мозоли на руках напоминали стигматы отшельника, однако к концу недели тебе отсыпали горсть шиллингов, унимавших боль, точно целебный бальзам. Съестного в городе было много, и стоило оно дешево. Хочешь выпить — изволь, и это легко достать, и не ядовитый потин[54], как на севере Голуэя, а вкусный легкий эль и согревающее солодовое пиво.
В порту никому нет дела, пришел ты или ушел. Прочие трудяги сами уходили и приходили. Малви, выросшему почти в кровосмесительной близости Коннемары, анонимность большого города представлялась блаженством. Свобода завести беседу с учтивым незнакомцем, который разговаривает с тобой, только чтобы убить время. Товарищ, который ничего не предлагает и ничего не требует взамен Вряд ли вы еще увидитесь, поэтому можно болтать без опаски. Или свобода не заговаривать ни с кем вовсе: но здесь ты волен выбирать — не то что в горах Голуэя. Глубокое молчание ночного города. Гулять по улицам спящей метрополии, слышать эхо своих шагов по мокрому черному камню, сквозь просвет в конце улицы с рядами лепящихся друг к другу домов заметить вдали холмы, залитые лунным светом, — и вернуться с бутылкой в свою портовую лачугу. Пайес Малви мнил, что живет как бог.
53
Любопытное примечание. По предположению некоторых исследователей гэльского языка, в том числе Сэмюэла Фергюсона, королевского советника из Белфаста, он сказал следующее: «Бё deir an bodach nach bhfuil breis bia le fail». По-английски это значит: «Этот сквалыга [или старый дурак] говорит, что дополнительного пайка вы не получите». Слово bodach (произносится «баддок»), возможно, связано со словом bod, вульгарным обозначением мужских гениталий. В Коннемаре это слово не то чтобы неизвестно. — Г ГД.
54
Потин — ирландский крепкий алкогольный напиток (от 40 до 90 %), разновидность самогона.