И отвечать на это телесным наказанием — значит признать, что взрослеть бессмысленно.
Убийцу грызло, что он и сам отец, что кровь его течет в жилах другого живого существа, которое он не отважился полюбить. Подобные мысли преследовали его и раньше, но он всегда ухитрялся их отогнать. Теперь, в окружении детей, сделать это было труднее. Каждый ребенок, порученный его заботам, казался призраком его собственного.
Скоро его ребенку должно исполниться тринадцать: ужасный возраст, время, когда так нужен отец, который тебя направит. В жизни каждого бывают минуты, которые выявляют твою истинную суть. И когда такая минута выпала Пайесу Малви, он бежал от нее, точно вампир от света. Его мучили мысли о стойкости покойного отца, о бесконечной заботе матери, о ее преданности сыновьям. Родители никогда его не бросали, какой бы ни настал голод. И чем он воздал их памяти за такую любовь? Бросил единственного внука, который будет носить их имя. Чем он воздал за любовь Мэри Дуэйн? Он не просто обманул ее, но и обрек на позор. Ему ли не знать, как бывает, он часто это наблюдал: одинокая мать — все равно что вдова. Ни один мужчина в Ирландии не согласится растить чужого ребенка. («Кто же купит битое яйцо?» — сказал однажды священник.) Малви лишил ее всякой надежды найти мужа, спутника жизни. Он поступил постыдно, нет ему прощения. Но это чувство вины — трусливая ложь, и он это понимал. Ему невыносима была мысль, что Мэри выйдет замуж за другого.
Почему он ушел? От чего убежал? Испугался голода — или хотел причинить ей боль? Быть может, в глубине души он и правда чудовище? Интересно, кто у него родился, сын или дочь. При мысли о том, что дочь, у него мороз пробежал по спине. Девочка без отца, который даст ей совет, защитит ее. Молодая женщина в мире Пайесов Малви. Завидев ее на улицах Клифдена, они станут ворчать ей вслед: «Шлюхи на дочка». И обрек ее на это Пайес Малви. Это он сделал ее шлюхиной дочкой.
Часто ему снилась ночь, когда он ушел из Коннемары, та страшная ночь, когда разразилась разрушительная буря. Сколько раз он жалел, что не повернул назад, но почему-то с каждым шагом все меньше и меньше находил в себе силы пойти обратно. Он не хотел голодать. Он не хотел умереть. Он любил Мэри Дуэйн, но ужасно боялся. И его эгоизм победил любовь, но допустил это он сам, никто больше: от этого постыдного факта никуда не деться. Ему снилось, как он бежит по лесу, деревья качаются, самые старые падают, листва метелью сыплется с веток. Мосты рушатся в реку, их уносит течение. Он причинил тяжкий вред матери и ребенку. Возможно ли искупить такой тяжкий грех? Получится ли восстановить рухнувший мост? Лежат ли обломки, как прежде, под холодной поверхностью реки? Можно ли по ним перейти эту реку?
Первого сентября сорок четвертого года он сел за стол и написал ей письмо. Он в жизни не писал ничего длиннее: двадцать одна страница с извинениями и мольбами, и он не желал осквернить их ни словом лжи. В юности он любил ее, надеялся, что у них есть будущее; за все эти годы в Англии он не любил ни одну женщину. Жестокость его поступка нельзя оправдать. Он испугался, поддался трусости. И если она примет его, он никогда не причинит ей боли. В Англии с ним случалось всякое — очень дурное. И он совершал дурные поступки. Но самые суровые невзгоды, которые ему довелось перенести, он пережил потому лишь, что знал когда-то она любила его. Он думает о ней каждый день без малого тринадцать лет: в самые мрачные минуты он вспоминает, как его любили.
В полночь он дописал и перечел письмо. Но он понимал, что это неправильно, совершенно неправильно. Словами не скроешь правду о том, что произошло. Он бросил единственную женщину, которую желал, по одной причине — из-за собственной омерзительной слабости. Он порвал письмо и швырнул в огонь.
На следующей неделе поутру на крыльце шкоды Малви поджидал председатель управляющего комитета. Сказал, что пришел по деликатному делу. Ему написала мать Уильяма Суэйлза: она спрашивает, почему сын не отвечает на ее письма. Все ли у него благополучно? Не случилось ли с ним беды? Пробегая глазами взволнованные строки, написанные вдовой, чудовище каким-то чудом изловчилось сохранить спокойствие. Ох уж эта чрезмерная материнская забота, сказал он наконец. Слезы на его глазах были истолкованы как свидетельство сыновней любви.
— Будьте умницей, Уильям, черкните ей строчку-другую. В конце концов, мать у человека одна.
— Непременно, сэр. Спасибо, сэр.
В тот же вечер он собрал саквояж и пешком отправился из Киркстолла в Ливерпуль, куда и пришел через четыре дня. Там он продал книги, прихваченные из школы, и лошадь, которую украл в Манчестере на постоялом дворе.
Кончены дни его скитаний. Он вернется в Карну, к Мэри Дуэйн и ребенку. Расскажет ей о случившемся, признается, что побоялся остаться. Если он скажет ей это в глаза, быть может, она простит его. Если не сразу, то, быть может, со временем. Он будет работать ради нее и ребенка, работать как каторжный. Единственное, чего он хочет — общаться с ребенком. Доказать, что он, Пайес Малви, не подлец, а просто испугался.
В ливерпульском порту он сел на почтовый пароход, стянул у какого-то спящего герцога кошелек и наутро прибыл в Дублин. С пристани в Голуэй отправлялась почтовая карета: он заплатил вознице, чтобы тот взял его с собой. От Дублина до южной части Коннемары добрался пешком и засветло был в Карне.
Сперва ему показалось, что он ошибся, попал не туда. Малви смотрел на почерневший, обрушившийся дом. Сломанные стены. Соломенную крышу, поросшую мытником. На полу валялись обломки мебели, точно кто-то пытался собрать орудие пыток.
Горы сырого пепла. Из замшелой оконной рамы торчит сломанная рукоять лопаты.
С озера повеял удивительно теплый ветерок, принес с собой слабый запах рогоза и лета. Но Малви пробрала дрожь: он увидел кое-что, чего раньше не замечал. Дверь дома распилили пополам. Он знал, что это значит. Так выселяют должников.
Поблизости ни души. Поля в запустении. У воротных столбов гнилой рыбацкий куррах: там, где шкура прорвалась, белеет каркас.
Малви ушел из разоренного дома, намереваясь наведаться в поместье. Там он спросит, что случилось. Куда все подевались? Он шагал, спотыкаясь от волнения. Еще одна разрушенная хижина. Сгоревший хлев. Топкая пустошь перегорожена забором. Старая берцовая кость козы. Во рву на границе участка ржавеет перевернутый сломанный остов кровати. В кучу мусора вбита столешница, на ней написаны слова:
ВЛАДЕНИЯ ГЕНРИ БЛЕЙКА ИЗ ТАЛЛИ.
НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ЗАСТРЕЛЕНЫ
БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.
На узкой дороге показался старик с косматым пони.
— Храни вас Бог, — произнес по-ирландски Малви.
— И вас Дева Мария, — ответил старик.
— Позвольте спросить, сэр, вы местный?
— Джонни деБурка. Когда-то служил в поместье.
— Я ищу Мэри Дуэйн, она раньше жила у берега.
— Дуэйнов здесь не осталось, сэр. Здесь никого не осталось.
И Малви, словно тошнота, охватил страх: Мэри с ребенком эмигрировали. Но старик ответил, нет, она по-прежнему живет в Голуэе. По крайней мере, он так думает, если они говорят об одной и той же женщине.
— Мэри Дуэйн, — сказал Малви. — Ее родители из Карны.
— Вы имеете в виду Мэри Малви, которая живет неподалеку от Арднагривы.
— Что?
— Та Мэри Малви, которая вышла за священника, сэр. Двенадцать лет назад. Кажется, так.
— Священника?
— Да, за Николаса Малви. Он раньше был священником. Его брат ее обрюхатил и удрал в Америку.
Как правительство относится к узнику и эмигранту, как оно относится к беднякам и к тем, кто не обладает никакой властью: вот так на самом деле оно хотело бы относиться ко всем нам.
Дэвид Мерридит
Из черновика брошюры о реформе системы наказаний.