— Это не я. Ты принял меня за другого, клянусь.
Тут мы с Лисоном достали пистолеты: лишь благодаря этому удалось избежать ужасной беды, и все равно я опасался за свою жизнь, когда мы уводили оттуда несчастного калеку.
В настоящее время из-за угрозы жизни он сидит под замком. Какие бы ни водились за ним грехи (а они есть у всех, и у мужчин, и у женщин, по меньшей мере в сердце и на совести), я молю Бога, чтобы впредь никто не трогал несчастного, ибо, если до него вновь доберутся, жизнь его окончится на этом корабле.
Больше мне сказать нечего.
Сегодня я встретился с прислужником зла, и имя ему Шеймас Мидоуз.
Коли увижу, что бабенка моя с другим разговоры разговаривает, дам ей в глаз и очуметь[70] как быстро в чувство ее приведу. Статочное ли дело: бабенки любят, когда их лупцуешь. Пока фингал-то болит, она всё думает о том мужике, через ково пострадала… Ежли бабенка мужня жена, так муж ее спосылает в работный дом, ну, изредка проведывает, натурально, чаю принесет али сахеру. Я частенько слыхал, как парень бахвалится, мол, попортил девку — гордится, что твой благородный.
Неизвестный лондонский уличный торговец — журналисту Генри Мейхью
Глава 23
ЖЕНАТЫЙ ЧЕЛОВЕК
В которой приведены честнейшие и никогда прежде не публиковавшиеся откровения о тайной жизни лорда Кингскорта, некоторых его привычках и сокровенных потребностях, ночных визитах в определенные заведения, где джентльменам лучше не бывать
Те, чьи устремления превосходят способности, обречены на разочарование, по крайней мере, пока не достигнут зрелости. Те, кто лишен устремлений, также обречены. Человек гибнет без дела…
Из письма Дэвида Мерридита в еженедельник «Спектейтор» (7 июля 1840 г.) о «лондонской преступности»
Рискуя навлечь на себя гнев отца, Эмили и Наташа Мерридит приехали в Лондон на свадьбу брата. Отсутствие лорда Кингскорта объяснили удачным совпадением. На то же самое утро назначили коронацию королевы Виктории, и все члены палаты лордов обязаны были присутствовать на церемонии. Родители Лоры отнеслись к этому с пониманием. Они даже гордились. Лорин отец неустанно упоминал: «Вы же понимаете, графа задержали дела».
Джон Маркхэм оказался щедрым благодетелем На свадьбу он подарил молодым договор аренды дома на Тайт-стрит в фешенебельном районе Челси на пять с половиной лет. У его любимой единственной дочери и ее мужа должно быть только лучшее. За все время, что новобрачные пробыли в Лондоне, им не потребовался ни дом на восемнадцать комнат в Челси, ни флигель для экипажей, но мистер Маркхэм отмахивался: дело не в этом. Рано или поздно им понадобится дом — и он у них будет.
Два года виконт с женой провели в заграничных путешествиях: Париж, Рим, Греция, Флоренция, потом Турция, Египет, — и всюду, куда приезжали, собирали безделушки и произведения искусства. Венеция стала им домом вдали от дома, они прожили студеную зиму 1839 года в палаццо Гритти; в декабре того же года там родился их первый сын. Их навещали лондонские друзья. Они ездили на море в Амальфи и на озера на севере Италии. Леди Кингскорт разбиралась в живописи, скульптуре, литературе, обладала тонким вкусом и коммерческим чутьем. Содержание, которое положили ей родители, составляло одиннадцать тысяч гиней в год. Она покупала множество книг.
Они побывали в Марокко, Танжере, Константинополе, снова в Афинах, провели лето в Биаррице. Исчерпав пункты маршрута, вернулись в Лондон и въехали в свой просторный и комфортабельный дом. Его тотчас же начали переделывать под вкусы ее светлости: тончайшие модные обои, позолоченная лепнина. Развесили картины, расставили статуэтки, купили во Фьезоле фреску эпохи Возрождения; некоторое время она украшала собой потолок супружеской спальни, но потом ее переправили в кабинет. (От вида скалящихся чертей и корчащихся грешников у мужа ее светлости усилились ночные кошмары.) Вскоре наняли полк прислуги — ухаживать за Мерридитами и их сокровищами. В дом наведывались специалисты из Национальной галереи, делали зарисовки. Хранитель картинной галереи королевы написал статью о коллекции. Лора начала давать свои знаменитые вечера.
По средам у них собирались толпы поэтов, эссеистов, прозаиков, литературных критиков. Как правило, все они приходили поздно и очень голодными, толкались у стола с закусками, как гну на водопое. Охотнее всего говорили не об искусстве и не о таинственных озерах, а о деньгах (или их отсутствии). Список гостей представлял собой перекличку лондонских знаменитостей. Приглашение к Мерриди-там означало, что получатель его добился признания. Здесь бывали писатель и критик Д. Г. Льюис из «Журнала Фрейзера», Томас Карлейль, журналист Мейхью, Теннисон, драматург Бусико, издатель Ньюби; даже знаменитый мистер Диккенс, объект всеобщей зависти, с убийственно унылым видом сиживал тут в уголке и, когда думал, что никто не видит, грыз ногти. В журнале «Панч» опубликовали карикатуру: два литератора в тюрбанах и смокингах колют друг друга окровавленными перьями. Подпись говорила многое о скупом внимании Лоры: «Клянусь Юпитером или Аллахом, прислали только одно приглашение на вечер к леди Кингскорт! Тут и выпускник Итона поведет себя как афганец».
Лора купила оригинал, велела наклеить его на картон и вставить в рамку. Повесила у зеркала в нижней гостевой уборной: такое место, тщательно выбранное, имело несколько достоинств. Большинство посетителей видели карикатуру как минимум один раз за вечер — и понимали, что хозяйке, свет-смой даме, нет дела до славы, иначе ома повести бы эту картинку в гостиной или прихожей. Но там висели рисунки виконта Коннемары Виконтесса увела себя подать.
Некоторое время они наслаждались тихим счастьем, повседневными радостями, которые нечасто подвергали сомнению. Сын их был красивым ребеи ком, румяным и крепким — из тех детей, при виде которых полицейские останавливаются и воркуют над коляской, точно престарелые монашки. Однако вскоре после того, как молодая семья вернулась из Италии в Лондон, с Дэвидом Мерридитом начало твориться неладное.
Дни его пронизали тревога, волнение и беспокойство, знакомые ему с детства. После женитьбы на Лоре Маркхэм они прошли, но отчего-то вернулись из-за самого положения женатого человека. Он все чаще раздражался, досадовал на свою жизнь. Заметно убавил в весе. Бессонница, терзавшая его в отрочестве, усилилась. Чем больше другие хвалили его завидную жизнь, тем сильнее виконта одолевало смутное недовольство.
Причиной тому была отчасти скука, полное отсутствие цели. Праздная барская жизнь была не по нем: он чувствовал себя бесполезным и, пожалуй, неблагодарным, и от этой неблагодарности острее переживал бесполезность. Дни его были лишены сколь-нибудь важных дел. Он наполнял их планами по улучшению себя: прочитать всего Плиния в хронологическом порядке, выучить древнегреческий или найти хоть какое-то времяпрепровождение — например, помогать бедным. Он посещал лазареты, входил в благотворительные комитеты, писал письма редакторам газет. Но от комитетов не было проку, как и от бесконечных однообразных писем. Составление планов занимало почти все его время: на то, чтобы их выполнять, времени не оставалось. Его дневники тех лет пестрят бесчисленными началами: долгие прогулки в парке, недочитанные книги, заброшенные прожекты, невоплощенные чертежи. Дни, в которые убиваешь время. Наверное, потому что ждешь, когда же наступит будущее.
Жена его была хорошая женщина: красивая, добрая, она умела радоваться, и он часто черпал в этом вдохновение. Она старалась по возможности радоваться, если была такая возможность, и Мерридита, чье детство радостным не назовешь, это очень привлекало. Дом их был изыскан, сын весел и здоров. Жизнь Дэвида Кингскорта из Карны была аккуратна, точно разложенный на кровати мундир, но часто брак представлялся ему маскарадом. Разговаривали они теперь гораздо реже и только о сыне. Отец мальчика сделался вздорен и запальчив больше прежнего. Ему не нравилось то, каким он стал: теперь он исправлял ошибки в речи слуг, пререкался с официантами и гостями. Стал яростно отстаивать взгляды, которые никогда не разделял. Вскоре без ссоры не обходился ни один вечер.
70
«Очуметь» происходит от слова «чума»: т. е. так же свирепо быстро, как действует чума. —