В трех сотнях миль от того места, где находился лорд, мимо подорожного столба с надписью «Чейплизод» прошла женщина. Она была голодна, эта праздная бродяжка, будущая обитательница работного дома. Ступни ее кровоточили, ноги подкашивались от слабости. Незадолго до этого она родила в поле, но нельзя же обременять налогоплательщиков жизнью ее ребенка. Она плелась на восток, в сторону Дублина, рядом с ней текла к морю Лиффи. В море наверняка найдется корабль, который отвезет ее в Ливерпуль. В Глазго или Ливерпуль. Не важно. Важно лишь одно: удержаться на израненных ногах, как-то пройти Чейплизод. Ее имя не упомянули ни в тот солнечный вечер в палате лордов, ни на следующее утро в «Таймс».
Она дошла до выступа скалы, увидела вдали море, те же, кто за морем спорили о ее судьбе, заметили кое-что любопытное. Необычную страсть, с которой выступал новый пэр, его странный пыл, очевидный гнев, когда балкон опустел, как и сама палата. В отчете о заседании отмечено, что пэру сделали вежливое замечание.
Председатель палаты лордов: Я хотел бы со всем почтением заметить его светлости, что, хотя некоторые лорды несколько глуховаты и его ирландский выговор исключительно приятен слуху, все же нет никакой нужды повышать голос до такой оперной громкости. (Смех в зале. Возгласы «Верно!»)[80]
Казалось, он не выступает с речью, говорили многие. А кричит на кого-то, на врага, на которого давно хотел напасть. Тем более странно, учитывая, что закон, о котором шла речь, некогда поддержал Томас Дэвид Кингскорт из Карны, виконт Раундсто-ун, отец графа, выступавшего в палате лордов.
Директор компании согласился на компромисс. Сорок тысяч гиней следует уплатить немедленно, остальные триста тысяч в конце года. Это лучшие условия, которые он может предложить. И возможны они исключительно благодаря положению лорда Кингскорта. Никто не хочет доводить до банкротства пэра Англии, продавать с молотка земли, принадлежащие ему по праву рождения: это попросту немыслимо. Мы, старые викемисты, должны поддерживать друг друга.
Литературные вечера прекратились. Распродали сперва скульптуры, потом картины и всю библиотеку. Фреску эпохи Возрождения купил хлебопромышленник из Йоркшира, выстроивший на окраине Шеффилда целый готический замок. Всего удалось собрать чуть менее девятнадцати тысяч. Компания сообщила, что этого недостаточно.
Лора продала драгоценности, доставшиеся от матери, предварительно велев изготовить поддельную копию каждого украшения. Она боялась говорить отцу, на какой поступок отважилась и какие обстоятельства сподвигли ее на это. Если он узнает о том или о другом, его хватит удар от злости. На аукционе «Сотби» удалось собрать шесть тысяч гиней — досадная мелочь, учитывая истинную стоимость украшений. Финансист компании заявил, что этого все равно недостаточно. В счет долга необходимо уплатить сорок тысяч, или земли выставят на торги. За дом на Тайт-стрит платили восемь тысяч в год.
Если отказаться от дома, забрать детей из школы, получится наскрести сорок тысяч. Мальчикам этот план представили как великое приключение, и точно так же Лориному отцу. Семья на время переберется в Голуэй. Чистый воздух. Поля. Родовые земли.
Они прибыли в Кингскорт в августе сорок шестого и обнаружили лес шатров на лугу Лоуэр-Лок, где поселились арендаторы, которых выгнал Блейк. Дым их костров виден был за пять миль. Поговаривали о вспышке брюшного тифа Когда Мерридит пришел к обитателям Кингскорта, многие не хотели с ним говорить и даже смотреть на него, некоторые женщины осыпали его руганью, его семья покрыла себя позором.
Вечером он видел, как мужчины что-то сердито обсуждают в темноте. Под деревьями собирались группы по пятьдесят, а то и по сто человек. Мерридит через полицию передал им, что не потерпит беспорядков. В такое трудное время он никого высе лять не будет, но существуют определенные законы, которые необходимо соблюдать. Пойманного с огнестрельным оружием арестуют и прогонят прочь. Мерридит приказал Джонниджо Берку повесить решетки на окна.
В доме сильно протекала крыша, он гнил от сырости. На объявления о найме прислуги никто не откликнулся. Они переехали на половину слуг в задней части дома, чтобы ночью не слышать криков людей на лугу. Они видели лица разоренных, заглядывавших к ним в окна. Лица детей, плачущих от голода. Сыновья Мерридита боялись выходить из комнаты. Лора не покидала дома без пистолета или вооруженного слуги. Мерридит страшился по утрам отодвигать занавески: за ночь появлялся еще десяток палаток. К сентябрю безземельные заполонили весь луг, их колония простерлась до дальних полей.
К Мерридиту пришли полицейские, объявили, что земли необходимо очистить. К тому времени лагерь разросся в маленький город и представлял угрозу безопасности и здоровью. На землях поместья расположились три тысяч человек, и все до единого сочувствовали «Людям долга». Мерридит велел констеблям убираться и не возвращаться. Он не выгонит семьи голодающих умирать на обочине.
Мерридит писал в Лондон, требовал помощи. Хватит рассуждать об «общественных работах для безработных». Людям нужна еда, они слишком слабы, чтобы ее зарабатывать. Действительно, в этом году удалось собрать кое-какой урожай, но его слишком мало, в картофеле не хватает питательных веществ: он вырос из гнилых прошлогодних клубней, пострадавших от заразы. А многим негде выращивать и такое. Десятки тысяч людей лишились земли.
В октябре обитатели лагеря начали умирать. В первый день четверо, во второй девятеро. К ноябрю умирало по восемьдесят человек в неделю. Мерридит велел Берку закрасить черным лаком окна в комнатах сыновей.
Рождество они провели в дублинском доме Уингфилдов. В канун Нового года мальчики умоляли не возвращаться в Голуэй. Уингфилды собирались на несколько месяцев в Швейцарию, и, когда они предложили взять мальчиков с собой, родители согласились. Пригласили и Лору, но она мужественно отказалась. Она не может бросить Дэвида.
Новогодней ночью они вернулись в Кингскорт и обнаружили, что дом оцепили вооруженные констебли. Им донесли, что «Люди долга» задумали напасть на поместье. За рождественскую неделю умерли почти двести арендаторов. Сержант позволит Мерридитам войти в дом только при условии, что они согласятся разместить в нем пятьдесят полицейских.
Шестого января 1847 года Мерридит вернулся в Дублин один. Лора заболела, подозревали воспаление легких, она была не в состоянии отправиться в путь. Она умоляла его не уезжать: путешествие опасно. Поговаривают, что по дороге в Дублин нападают на землевладельцев и их агентов. Но выбора у него не было. Никакого. В их отсутствие пришла официальная бумага. Уведомление о выселении из поместья Кингскорт.
Поведение сотрудника компании ошеломило Мерридита. Он рассчитывал встретиться с директором, лордом Фейрбруком из Пертшира, девятым графом Аргайлом. Однако извинения ему принес управляющий дублинским отделением компании. Его светлость допоздна задержался на заседании в палате лордов. И прислал вместо себя мистера Уильямса из отдела сбора задолженностей, низенького, лысого, отчаянно потеющего лондонца, который, судя по его виду, готов насмерть забить ногами собаку, если та посмеет залаять.
— Вы принесли необходимое?
— Прошу прощения?
— Вы располагаете необходимым для уплаты долга?
— Сейчас нет. Я полагал, мы сумеем найти компромисс. Мы с лордом Фейрбруком уже обсуждали это.
Уильямс равнодушно кивнул и что-то записал в гроссбухе.
— Я надеялся получить отсрочку на три года, — добавил Мерридит.
Уильямс не ответил. Вытер рот платком.