— Дэвид! — позвала Мерридита жена. Он обернулся к ней. Она привстала с банкетки за капитанским столом и оживленно поманила мужа ножом для хлеба, карикатурно насупив брови и поджав губы от нетерпения. Окружающие ее хохотали как сумасшедшие — все, кроме махараджи, не смеявшегося никогда. Мерридит повернулся к стюарду: разъяренный начальник гнал его прочь из салона, по-прежнему рявкая что-то на гортанном своем языке, провинившийся же прижимал к груди руку, точно раненую птицу.
Лорд Кингскорт чувствовал нёбом соленую горечь. Голова болела, глаза застилала пелена. Вот уже несколько недель он страдал от неизвестной мочевой инфекции, и после того как он в Кингстауне взошел на судно, состояние его существенно ухудшилось. Сегодня утром ему было больно мочиться: он даже вскрикнул от нестерпимой рези. Он жалел, что перед отъездом не побывал у врача. Теперь ничего не поделаешь: придется ждать до Нью-Йорка. Не доверяться же этому пьяному идиоту Мангану. Быть может, ждать еще месяц. Надеяться и молиться.
Доктор Манган, днем унылый старый брюзга, разрумянился от выпитого, и сальные волосы его блестели, точно ремень для правки бритв. Сестра его, похожая на карикатурного кардинала, методично обрывала лепестки с бледно-желтой розы На миг лорду Кингскорту показалось, что она намерена их съесть, но она бросала их один за другим в стакан с ведой. За нею с угрюмой улыбкой недоучки наблюдал Грантли Диксон, журналист из Луизианы, в смокинге, который явно позаимствовал у человека крупнее и выше ростом: плечи его казались квадратными. Мерридит его терпеть не мог: он невзлюбил Диксона с тех самых пор, как вынужденно выслушал его разглагольствования о социализме на очередном богомерзком литературном вечере, какие Лора устраивает в Лондоне. Прозаиков и поэтов вынести еще можно, но начинающие прозаики и поэты поистине нестерпимы. Грантли Диксон с его воинственными лозунгами и заимствованными мнениями был клоун, избыточно-прилежный попугай и, как все радикальные пустомели, сноб в душе. Он бахвалился романом, над которым работал: дилетантов Мерридит распознавал с первого взгляда и сейчас как раз смотрел на одного из них. Узнав, что Грантли Диксон будет на одном с ним судне, он едва не отложил поездку. Но Лора сказала, что это просто смешно. Она еще ни разу не упустила случая сказать ему: это просто смешно.
Ох и компания подобралась ему за ужином — ну да придется терпеть. Мерридит вспомнил любимую отцову присказку: «Нельзя требовать слишком многого от белого человека».
— Что с вами, дорогой? — спросила Лора. Ей нравилась роль обеспокоенной жены, особенно если случались зрители, способные оценить ее беспокойство. Мерридит не возражал. Ведь ей это приятно. Порой ему это тоже бывало приятно.
— Вам больно? Вас что-то тревожит?
— Вовсе нет. — Он сел за стол. — Я всего лишь проголодался.
— Аминь, — сказал доктор Манган.
— Прошу прощения за опоздание, — произнес лорд Кингскорт. — Два моих знакомых малыша упросили меня рассказать им на ночь сказку.
Почтовый агент, сам отец, отчего-то недобро усмехнулся. Жена Мерридита закатила глаза, точно кукла.
— Нашей служанке Мэри опять нездоровится, — пояснила она.
Мэри Дуэйн была их няня, уроженка Карны, графство Голуэй. Дэвид Мерридит знал ее всю жизнь.
— Не знаю, что нашло на эту девицу, — продолжала леди Кингскорт. — С самой посадки почти не выходит из каюты. Хотя всегда была здоровая, как коннемарский пони. И такая же вредная. — Леди Кингскорт подняла вилку и пристально уставилась на нее, зачем-то потрогала пальцами кончики зубцов.
— Наверное, скучает до дому, — предположил лорд Кингскорт.
Жена его коротко рассмеялась.
— Едва ли.
— Я видел, как матросы строили ей глазки, — весело проговорил доктор. — Она недурна, жаль, что все время в черном.
— Она недавно потеряла мужа, — пояснил Мерридит. — И вряд ли обратит внимание на матросов.
— Боже мой, Боже мой. Такое горе, совсем молодая.
— Да.
Налили вино. Взяли хлеб. Стюард внес супницу и принялся разливать вишисуаз[12].
Лорду Кингскорту было трудно сосредоточиться. В его чреслах медленно ворочался червь боли, слепая личинка всепроникающего яда. Рубашка липла к плечам и животу. Стоялый воздух отдавал пеплом, точно из обеденного зала откачали кислород и заменили свинцовой пылью. Сквозь приторный запах мяса и отцветающих лилий пробивался мерзкий душок. Что же это за вонь такая, прости Господи?
Когда пришел Мерридит, доктор явно рассказывал очередную нескончаемую историю. И сейчас продолжил рассказ, то и дело принимался хихикать, не в силах сдержаться, слабо покрякивал, довольный собою, да оглядывал покорно улыбающуюся компанию. Что-то о свинье, которая умела говорить. Или танцевать? Или, стоя на задних лапах, петь что-то из Тома Мура. В общем, как и все истории доктора, эта была об ирландских крестьянах. Джентельмены. Прощеньица просим. Храни вас Хасподь. Доктор дергал себя за невидимый чуб и надувал щеки, откровенно гордясь своим талантом пародиста. Мерридит с трудом выносил насмешки богатых ирландцев над своими деревенскими соотчичами: как бы ни уверяли первые, что это лишь доказывает их зрелость в национальных вопросах, лорду виделось в этом омерзительное низкопоклонство.
— А теперь скажите мне, — доктор фыркал от удовольствия и даже прослезился от избытка веселья, — где еще могло произойти такое, как не в старой доброй Ирландии?
Последние три слова он произнес так, словно заключил в кавычки.
— Удивительный народ, — согласился обильно потеющий почтовый агент. — Замечательная логика в своем роде.
Махараджа скучливо молчал, мрачный в тугом своем наряде. Затем что-то уныло пробормотал и щелкнул пальцами, подзывая своего слугу, который, точно ангел-хранитель, дожидался в нескольких шагах позади него. Слуга подал ему серебряный футлярчик, махараджа благоговейно его открыл. Достал очки. Уставился на них с изумлением, будто не ожидал их увидеть. Потом протер салфеткой и водрузил на нос.
— Лорд Кингскорт, вы намерены провести какое-то время в Нью-Йорке?
Мерридит не сразу понял, к кому адресуется капитан.
— Именно так, — откликнулся он. — Я намерен заняться коммерцией, Локвуд.
Разумеется, Диксон устремил на него многозначительный взгляд.
— С каких это пор дворяне унижаются до того, чтобы зарабатывать на хлеб?
— В Ирландии голод, Диксон. Вы ведь наверняка и сами это заметили?
Капитан тревожно засмеялся.
— Я уверен, лорд Кингскорт, наш американский друг не имел в виду ничего дурного. Он лишь подумал…
— Догадываюсь я, о чем он подумал. Разве граф может опуститься до торговли? Моя драгоценная супруга время от времени высказывает ту же мысль. — Он посмотрел на сидящую напротив жену. — Не так ли, Лора?
Леди Кингскорт промолчала. Ее муж вернулся к трапезе. Мерридиту хотелось доесть суп, пока тот не загустел.
— Да. Видите ли, Диксон, я оказался в затруднительном положении. Вот уже четыре года никто из тех, кто живет на моей земле, не платит мне денег. После смерти отца мне осталась половина болот в Южной Коннемаре, куча камней и дурного торфа, кипа просроченных счетов и неуплаченные жалованья. Не говоря уж о налогах, которые нужно внести в казну. — Он отломил кусок хлеба, пригубил вино. — Смерть нынче обходится дорого. — Он мрачно улыбнулся капитану. — В отличие от этого кларета. Что за гадость.
Локвуд обвел смущенным взглядом стол. Он не привык общаться с аристократами.
Какая-то девушка принялась перебирать струны богато украшенной арфы, которая стояла посередине зала, подле столика с десертами и тающей ледяной статуей Нептуна Победоносного. Арфа дребезжала, немного фальшивила (впрочем, на слух Мерридита, так звучали все арфы), но играла девушка с трогательной серьезностью. Ему вдруг захотелось, чтобы в зале не осталось никого, кроме него и арфистки. Как приятно было бы сидеть здесь с бокалом вина, пить и слушать фальшивую мелодию. Пить, чтобы не чувствовать ничего.