— Ясно.
Дэвидсон подтянул брюки, застегнул рубашку. Жалобно скрипнули половицы, точно дерево тоже терпело боль. Он заметил, что доктор не сводит с него взгляда. И улыбается, но глаза его серьезны.
— А это что такое? У вас на животе.
— Ах, это. — Дэвидсон опустил глаза. — Да прыщ какой-то.
— Болит?
— Нет-нет. Я про него и забыл. У меня время от времени такое бывает.
— Позвольте взглянуть, раз уж вы здесь. Будьте любезны, расстегните рубаху.
— Уверяю вас, там ничего страшного.
— И тем не менее. Раз уж вы здесь. Разумнее осмотреть.
В голосе его слышалась настойчивость, противиться которой было трудно. Лорд Куинсгроув расстегнул рубашку и вновь прижался ягодицами к спинке стула. Доктор подвинул себе табурет, сел.
— Черт возьми, — пробормотал он. — До чего же здесь темно.
— Быть может, я могу вам как-то помочь?
— Подержите лампу, если не трудно. Хорошо?
Дэвидсон взял лампу, поднял до своего пояса, резкий керосиновый запах ударил ему в нос. Доктор ощупывал его, осторожно растягивая кожу вокруг покрытого коркой волдыря. Он сидел очень близко, пациент чувствовал на животе его теплое дыхание и невольно думал о том, что докторам мы позволяем больше вольностей, чем всем прочим. Монктон попросил не шевелиться, и Дэвидсон послушно замер. Доктор протянул руку к потрепанному саквояжу, достал лупу и стопку марли.
Некоторое время он молча осматривал пациента. Наконец спокойно спросил:
— Других ранок у вас нет? Или сыпи? Или чего-нибудь в этом роде?
— Несколько лет назад было что-то подобное. Боюсь, это наследственное.
Доктор поднял глаза и вопросительно посмотрел на Дэвидсона.
— Экзема, — пояснил Дэвидсон. — Мой покойный отец страдал от такой же напасти Конечно, он много лет провел в море Он приписывал эту болезнь недостатку фруктов в рационе.
— У вас бывала сыпь на ладонях или подошвах?
— Да, бывала. Но очень давно.
— Как давно?
— Лет пять ил и шесть. Сама прошла.
— А боль в горле? Приступы головокружения?
— Время от времени.
— Видите хорошо?
Дэвидсон отрывисто рассмеялся.
— Порой я слышу, что мне нужны очки. Обычно от моей дорогой жены. Но и этим ее советом я тоже пренебрегаю.
— Ох уж эти женщины, — улыбнулся Монктон, — никакого от них покоя.
— Да.
— И все равно мы любим этих занудных мегер.
Он встал, вновь вымыл руки, тщательно вытер марлей. Закончив, взял марлю щипцами, поднес к лампе и держал, пока марля не сгорела дотла. Эта предосторожность встревожила Дэвидсона. Чего опасается доктор?
— От этой заразы есть примочка, — сказал пациент. — Отец ею лечился. Кажется, со смитсонитом. Розоватая такая.
— Верно. С цинком и окисью железа.
— Она самая. Вот я дурак, забыл взять ее с собою. Быть может, найдется в вашем арсенале?
Доктор повернулся и серьезно посмотрел на него.
— Лорд Куинсгроув, мне понадобится помощь сестры, чтобы вас осмотреть и сделать записи. Скорее всего, ничего страшного, но я хочу убедиться. Уверяю вас, стесняться тут нечего. Сестра моя исключительно благоразумна и вдобавок прекрасно обучена.
По бедру Дэвидсона сползла капля пота.
— Хорошо.
Монктон быстро вышел.
Лорд Куинсгроув услышал топот по палубе. Подошел к стене, к темному зеркалу. Под верхний правый угол рамы красного дерева подсунули вырезку из газеты. Анонсы грядущего нью-йоркского оперного сезона. Американская премьера шедевра синьора Верди. Дэвидсон осторожно приподнял край рубашки. Выпуклая бородавка размером с шестипенсовую монету. Он коснулся ее сперва указательным, потом большим пальцем. На ощупь шершавая, но не болит.
С палубы донесся задорный гомон. Он подошел к иллюминатору, выглянул в темноту. Вдали светился красный огонек. Маяк в Галифаксе. Побережье Новой Шотландии.
Вернулся доктор с сестрой. Монктон смотрел озабоченно и угрюмо.
— Разденьтесь догола и лягте вот сюда.
— Зачем?
— Вам не о чем беспокоиться, — вмешалась миссис Дарлингтон. — Как будете готовы, ложитесь. Все будет хорошо.
Они ушли в тесную соседнюю каюту. Он быстро разделся, разулся, взял одежду и обувь и последовал за ними. В каюте было очень холодно и пахло смолой. Босыми ногами он чувствовал липкие половицы. Доктор снял с койки одеяло, повесил на крюк лампу.
— Лягте сюда, пожалуйста. Это недолго.
Монктон встал по одну сторону от койки, его сестра по другую. Они принялись осматривать его — тщательно, дюйм за дюймом. Грудную клетку и пах. Подмышки и бедра. За ушами. Живот и кожу головы. Под языком. Десна. Каким то инструментом раздвинули ноздри, зажгли свечу, чтобы осмотреть носовые ходы. Время от времени доктор что-то говорил сестре, она делала записи в тетради. На палубе горланили шанти. Доктор жестом показал Дэвидсону, что нужно перевернуться на живот.