Тем же утром я отравидея взять интервью у сидящего под замком Шеймаса Мид пуза, но на месте его не обнаружил. В холоде и сырости его мучила лихорадка, и его выпустили под попечение капитана, который предупредил его, что, если Мидоуз вновь затеет свару, его тут же пристрелят. Его разместили в каюте первого помощника Лисона, заперли на ключ, интервью он давать отказался. Сказал, не любит газеты и тем более тех, кто в них пишет. Притворился, будто плохо говорит по-английски, хотя я знаю, что при желании он говорит весьма бегло. И действительно, направляясь прочь, я услыхал, как Мидоуз спросил караульного, можно ли выйти на палубу подышать воздухом.
Далее я провел около часа в трюме, по мере сил помогая доктору Мангану осматривать пассажиров. Многие совсем изнемогли от страха, умоляли Мангана употребить свое влияние и добиться, чтобы им позволили сойти на берег. На обратном пути я видел Малви в салоне первого класса. Мы столкнулись в коридоре: он ничего не сказал, но заметно волновался. У него постоянно взволнованный вид, так что я не придал этому значения.
Обнаруженное у себя в каюте наверняка значительно усилило его тревогу.
Нам известно, что это принесли к полудню или после полудня, поскольку около десяти часов утра стюард пришел в каюту за стопкой одеял и впоследствии, отвечая на вопросы полицейских, сообщил, что кладовая «была пуста и выглядела совершенно как обычно». Тот же самый стюард заходил туда около четырех часов дня, записка лежала нераспечатанной на кровати. Стюард не присматривался — решил, что это личное.
На конверте чернела тщательно выписанная буква «М», инициал Малви, выведенный холодной аккуратной рукой того, кто пожелал остаться анонимным. Буквы, из которых сложили записку, вырезали из газеты. Мало кто понял бы, о чем речь. Но Пайеса Малви записка наверняка ужаснула.
ДАБИРИСЬ ДА НИВО
ПАД УГРОЗОЙ РАСПРАВЫ.
СКАРЕЕ. ИНАЧИ ГИБЕЛЬ. И.
Это было не что иное, как отказ смягчить наказание. Дэвид Мерридит или Пайес Малви: один из них никогда не ступит на берег Манхэттена.
Что же до намеченной жертвы, можно с точностью установить, чем он занимался утром и днем.
Еще затемно, в четверть восьмого, он позвал стюарда и сообщил, что ему нездоровится. Велел немедленно послать за доктором Манганом, но, когда тот пришел, Мерридиту полегчало. Он жаловался только на головную боль из-за жестокого похмелья и сильной простуды и отправил доктора восвояси, сказав, что ляжет поспит.
Около половины девятого вновь позвал стюарда и велел подать в каюту легкий завтрак. Когда стюард принес кофе и овсянку, лорд Кингскорт попросил приготовить ванну. Он явно пребывал в добром расположении духа, хотя и был молчалив.
Выкупавшись, попросил стюарда, бразильца по имени Фернан Перейра, побрить и одеть его. Пояснил, что в последнее время стал хуже видеть и боится порезаться. Бритву велел оставить: сказал, что привык бриться дважды в день, утром и перед ужином. Велел «очень настойчиво», км впоследствии покажет стюард.
Лорд Кингскорт оставался у себя в каюте примерно до половины двенадцатого утра: жена и сын Джонатан видели его, проходя мимо. Он что-то искал в чемоданчике, в котором держал бумаги. Приветствовал их как обычно.
Далее никто не видел его до часу дня, когда он обедал с махараджей в маленькой столовой курительного салона. После обеда заказал освежающие напитки. Махараджа и лорд Кингскорт сыграли несколько партий в кункен по шиллингу, и последний выиграл, чего обычно не бывало. Далее они принялись обсуждать различные правила покера, бильярда и прочих джентльменских забав. Почтовый агент Джордж Уэлсли через несколько лет после путешествия вспомнил, что Мерридит за бокалом портвейна донимал его попытками объяснить правила игры в слова под названием «Духулла», которую придумал с сестрами в детстве. Когда разговор подошел к концу, Мерридит велел принести бутылку портвейна и удалился к себе, сказав, что хочет почитать.
Без четверти три его видели на палубе у салона первого класса: он играл в мяч с сыновьями. По словам одного из свидетелей, матроса-англичанина по имени Джон Граймсли, Мерридит казался «вполне довольным».
Младший сын, Роберт, за обедом переел, ему стало дурно, и лорд Кингскорт отвел его в каюту. Отец попенял Роберту за то, что в каюте беспорядок и духота. Неудивительно, что тебе стало дурно, заметил он. Еще он сказал, что негоже пользоваться дружеским расположением Пайеса Малви и заставлять беднягу все утро играть в футбол, поскольку на палубе скользко и опасно. Малви калека, человека в его положении надобно пожалеть. Лорд Кингскорт подошел к иллюминатору, отодвинул занавеску и открыл его. И тут Роберт Мерридит сказал нечто такое, что повлекло за собой серьезные последствия.