Сколько еще мы будем притворяться, как дети?
Ради всего святого, он мой муж.
Человек, который обращается с тобой, как с прислугой?
Грантли, перестань.
В моей постели ты так не говорила.
То, что случилось, было ошибкой и не должно повториться.
Ты же знаешь, что этому не бывать.
Я знаю, что так не должно быть.
Малви шаркал по палубе, подняв сырой воротник, дрожал, кутался в мокрую шинель. Луна багровела, облака пламенели золотом. В каютах первого класса загорались неяркие огни.
За кормою «Звезды» он заметил паруса корабля, который уже несколько дней шел следом. В этом соседстве ему мерещилась жестокость, точно само Отмщение гонится за ними на втором корабле. Мысль, что за ним следят, тяготила Малви, будто его сглазил священник-расстрига. От такого проклятия не убежать — от анафемы человека, некогда знавшего святость. Интересно, кто же из пассажиров наблюдает за ним, когда он ходит по палубе. Девицы из Ферманы, которые никогда не смеются? Или один из братьев-линонцев? Или даже американец — может, он из сочувствующих? Многие американцы сейчас сочувствуют ирландцам. То-то он вечно ошивается возле третьего класса, пишет кляузы в записной книжечке, как констебль. Нельзя исключить и того, что его обманули, никто за ним не следит, Пайес Малви один. Но наверное он не знал. Никогда не знаешь наверное.
Кто-то хрипло засопел, и он обернулся. Чуть поодаль, у полуоткрытой двери камбуза обнюхивала свою блевотину истощенная черная сука. На камбузе опрятный маленький китаец разделывал ножовкой свиную тушу. Малви наблюдал за ним, истекая слюной. Голод ревел в нем безысходной страстью.
Он бродил по кораблю, точно следовал карте. Вверх. Вниз. Вперед. Назад. Нос. Левый борт. Корма. Правый борт.
Волны бурлили. Оснастка звенела о мачты. Ветер рвал паруса.
Женщины говорили. Говорили не умолкая.
Особенно молодые.
Не могу тебе передать как мы страдаем разве что тебе довелось изведать голод и нужду без друга или брата кто дал бы тебе шиллинг. Но я на коленах голодная молю Бога чтобы ни ты ни кто из твоих не узнал такого и не страдал как мы страдаем
Письмо ирландки сыну в Род-Айленд
Глава 5
ОБЫЧНЫЕ ПАССАЖИРЫ
Пятый день путешествия, в который капитан делает заметки о тревожном происшествии (оно будет иметь самые суровые последствия)
Пятница, 12 ноября 1847 года
Осталось плыть 21 день
Долгота: 20°19.09’W. Шир.: 50°21.12’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 11.14 пополудни. Судовое время: 9.53 пополудни. Напр. и скор, ветра: NW, 4 узла. Море: всю прошлую ночь беспорядочные короткие волны, нынче спокойное. Курс: SW 226°. Наблюдения и осадки: очень холодно. Весь день ливень с громом. В двух милях за кормой идет «Кайлмор» из Белфаста. Впереди — «Синяя скрипка» из Уэксфорда.
Вчера ночью умерли четверо наших трюмных пассажиров: Питер Фоули из Лехинча (сорока семи лет, земледелец), Майкл Фестус Глисон из Энниса (возраст неизвестен, но очень пожилой, подслеповатый), Ханна Доэрти из Белтёрбета (шестидесяти одного года, бывшая домработница) и Дэниел Адамс из Клэра (девятнадцати лет, фермер, лишившийся земли). Их бренные останки были преданы морю. Да смилуется Всемогущий Господь над их душами и да примет их в убежище, где царствует Его мир.
Всего с начала пути умерли восемнадцать человек. Пятеро сейчас в изоляторе, у них подозревают тиф. Двое из них наверняка не доживут до утра.
Я отдал приказ впредь предавать тела морю с кормы и на заре или же после заката. В сии печальные минуты многие пассажирки третьего класса по своему обыкновению голосят по покойникам — своеобычная разновидность причитаний, когда плачущие рвут на себе волосы и одежду. Некоторые пассажиры первого класса жаловались на беспокойство. В частности, леди Кингскорт тревожилась, что ее дети огорчатся, узрев сии странные обычаи.
Большая часть пассажиров третьего класса страдает от дизентерии, цинги или голодных отеков. Меньшая (около пятнадцати человек) от всех трех. Одного из матросов, Джона Граймсли, бьет лихорадка. У стюарда Фернана Перейры на руке гнойная рана от пореза битым стеклом. Обоих осмотрел доктор Манган, первому поставил пиявки, второму сделал опийную припарку. Доктор держится мнения, что оба поправятся, если их освободить от несения службы, что и было исполнено. (Оба люди честные и добросовестные, не лодыри и не бездельники. Я не предполагаю урезать им жалованье.) Махарадже тоже нездоровится, у него морская болезнь, он удалился в свою каюту, чтобы побыть в покое. У меня самого сегодня давило в груди, я принял четверть грана опия. Подействовало поистине живительно. Экипажу было приказано впредь не звать пассажиров третьего класса «низотой», «трюмными крысами», «голодранцами», «платочницами» и проч. (Подобные наименования употребляют не только матросы, дабы унизить пассажиров, с которыми надлежит обходиться радушно, но и сами пассажиры между собою в качестве оскорбления.) Лисон поставил команде на вид, что это недопустимо. Ко всякому мужчине, женщине и ребенку на этом судне следует адресоваться со всем уважением, как к простым пассажирам, так и к чистой публике. Трюмных пассажиров надобно называть «обычными пассажирами» или «пассажирами третьего класса» — да будет так.