— Мы идем туда, куда нас послал король, — ответил командор.
— Да, — повысил голос Картахена, — его величество отправил армаду на Молукки. А вы уводите ее в противоположную сторону. В ваш этот самый… — Картахена покрутил в воздухе ладонью, — …пролив верят лишь неразумные.
— Надеюсь, вы не имеете в виду его величество Карла V и его преосвященство Фонсеку? — холодно спросил командор. И, воспользовавшись заминкой опешившего дворянина, сообразившего, что действительно в дураки попадает король, громко сказал: — Шлюпки капитанам!
— Командор, — спросил я, когда мы остались наедине. — Я не сомневаюсь в правильности вашего решения, но, чтобы мне разобраться в происходящем, скажите: почему вы выбрали именно португальский путь? Неужели потому только, что вы португалец?
— Не потому, отнюдь. Есть много причин, Антонио, о которых я не буду говорить, так как они касаются интересов Испании и Португалии. — Голос его звучал задумчиво, нотки усталости пробивались в нем. — Я не буду скрывать от вас, да этого уже и не скрыть, — я не могу полагаться на испанских офицеров, в руках которых три корабля из пяти. Они ненавидят меня. В открытом море матросов взбунтовать нелегко, но если бы им удалось связаться с испанскими колонистами из Нового Света, они, не думая долго, убили бы меня, справедливо полагая, что король не слишком разгневается по поводу смерти иноземца…
Командор говорил грустные истины, однако же радость наполняла мою душу: мне доверяли, меня допускали к тайному и запретному!
— А зачем им это нужно капитан-командир? Что бы они делали потом?
— Власть, Викорати, власть и слава — вот к чему стремятся их кичливые сердца. Слова о том, что они не верят в пролив, — пустые слова, Викорати, нужные им для возбуждения недовольства в команде. Они думают только о корысти, они думают, что сами, без меня откроют пролив, проберутся к пряностям, прославятся и разбогатеют. Если не удастся, они в неудаче обвинят мертвого Магеллана. Но я знаю, как все будет обстоять после моей гибели. Они сразу же перессорятся между собой и станут поодиночке ползать вдоль материка. Скорее всего корабли потонут, а команды погибнут: надменные рыцари — плохие навигаторы, я знаю. Оставшиеся в живых нагородят в оправдание столько небылиц, что сотню лет никто не решится двинуться по этому пути. Я не могу допустить подобное. Мой долг повелевает мне держать армаду в едином строю. Только плечом к плечу, только слив воедино усилия всех, можно совершить то, что нам надлежит…
Огни на мачтах
Наутро герольд объявил об отплытии. Капитан-командир приказывал всем капитанам вести тщательный учет провизии, каждые две недели лично проверять, сколько ее и в каком она состоянии. Самую лучшую еду удвоенными порциями выдавать больным. Выручать друг друга, в беде не оставлять.
Вначале мы держались неподалеку от африканского берега. Он был плоский, бурый, и раскаленное дыхание Большой пустыни доносилось оттуда. Отрываясь от своих записей, я вспоминал, как пугал этот берег португальских мореходов. Им казалось, что они вступают в область смерти и пепла, И когда на их пути встал мыс Бохадор, выжженный, растрескавшийся, то ни приказы принца Генриха, ни золото не могли заставить моряков двигаться дальше. Страх остановил армады. Положение спас оруженосец из свиты принца по имени Жил Эанниш. Он, боясь потерять милость своего господина, решился на этот подвиг. На крошечном судне Эанниш обогнул мыс Бохадор[33]. Букет цветов, вывезенный им из-за мыса, ободрил капитанов: значит, там есть жизнь, можно двигаться к югу. Король посвятил Эанниша в рыцари, возвел в благородное сословие, удостоил других почестей и богатых даров…[34]
Ныне совсем не то. Серые крепости португальцев поднялись вдоль африканского побережья. Отсюда они вывозили рабов…
По мере движения на юг становилось все жарче. Солнце, выныривая из океана, начинало палить с раннего утра. Диск его взбирался выше, выше и жег сильнее, сильнее… К середине дня солнце будто наваливалось на наши плечи расплавленным давящим грузом. Лучи как кнутом хлестали по телу. Воздух уподоблялся горячей смоле, стекающей в грудь. Цепи, якоря, пушки обжигали руки. Дневная вахта казалась пыткой. Каждый старался укрыться в тень от борта.
Морская вода, зачерпнутая ведрами, не освежала. Купаться же в море было нельзя: за кораблем неотрывно плыли стаи акул. Вечером, когда свежело, матросы развлекались их ловлей, На толстый крюк накалывали кусок солонины и бросали, привязав веревку, за борт. Ближайшая акула его заглатывала, И ее с шумом и хохотом вытягивали на палубу. Длинные, в два человеческих роста, заостренные тела морских хищниц бились у борта, широко разевая пасть, в которую могло бы влезть самое большое ядро бомбарды. Их маленькие зеленые глаза на плоской, как лепешка, голове вылезали, хвост всполошенными ударами разил вокруг. Твари эти удивительно живучи: они пытались кусаться даже после того, как головы были отделены от туловищ. Кожа акул по твердости не уступает доске из мореного дуба: копья от нее отскакивали, приходилось работать топором. Но акулье мясо невкусное, и матросы скоро бросили эту забаву.
33
Мыс Бохадор — мыс на западном побережье Африки (в районе Испанской Сахары). В средние века, вплоть до его открытия в 1434 году, считался «западным краем земли», или «мысом западного конца света». У португальцев даже существовала поговорка: «Кто мыс Бохадор обогнет, тот назад не придет!» По мнению средневековых мореходов, восходящему еще к античному времени, на пустынных и безлюдных берегах мыса царит невыносимая, все усиливающаяся по мере продвижения к югу жара, сжигающая все живое.
34
Жил Эанниш — щитоносец из свиты принца Генриха Мореплавателя, совершивший две попытки (в 1433 и 1434 годах) обогнуть «таинственный и ужасный» мыс Бохадор (Божадор, Боядор — португ.). Последняя из них, предпринятая под сильным давлением инфанта Генриха, закончилась победой.