Неделю отсидел Барбоза на цепи, хлебе и воде. А Картахена притих до поры до времени.
27 декабря армада вышла из бухты Санта-Лусия и двинулась на юг. «Пролив! Пролив!» — стучало в наших висках. От зари до заката сотни глаз обшаривали берег, надеясь увидеть заветный проход в Южное море. Люди отдохнули, отъелись, повеселели. Им представлялось, что самое трудное позади и вскоре поход с триумфом окончится. А он еще только начинался…
Реже всех появлялся на палубе командор. Часами просиживал он в каюте над рукописями, картами, королевскими инструкциями, дневником.
Он вел армаду на Молукки, утверждая, что знает пролив через материк. Его утверждение противоречило мнению и опыту большинства ученых и мореходов Европы. И я ждал, как повернутся события. Ведь если Магеллан действительно знает, где пролив, то он поведет нас прямо к нему. А если вместо этого армада станет искать пролив — следовательно, командор обманул короля, королевский совет, дона Фонсеку, обманул всех нас, и меня в том числе. Знать — значит не искать. Искать — значит не знать. Но, может быть, предвидеть?..
На кораблях возбуждение падало. Свежее мясо и рыба, выменянные у туземцев, кончились быстро: мы не имели возможности ничего ни засолить из-за отсутствия соли, ни закоптить на простейших жаровнях. Летний зной в два-три дня сгноил то, что не успели съесть. Пришлось вновь приниматься за взятые продукты. Опять пополз шепоток о том, что Магеллан нарочно погрузил недоброкачественную муку, прогорклое масло и кислое вино. Испанские капитаны, бывало, выискивали в трюмах самую испорченную снедь и, выдавая ее боцману, бормотали:
— Армада вымрет. Уже зачервивела мука, нам не хватит ее даже на обратный путь, а мы уходим все дальше… Нас, видно, хотят погубить…
Томила жара. Незнакомые созвездия пугали людей: непонятно где находится армада. Берег отодвигался назад однообразной зеленой каймой — без расщелины, без просвета.
11 января 1520 года впередсмотрящий закричал: «Смотрите!»
Берег круто повернул на запад. «Пролив! Пролив!» — радостно восклицали матросы. А может быть, бухта? На «Сант-Яго» подняли флаги и ударили из бомбарды. Шлюпки капитанов неслись к «Тринидаду».
Магеллан стоял на корме.
— Это пролив, сеньор командор? — сухими губами спросил я, вскочив на надстройку.
Он повернулся ко мне. У него было очень напряженное, будто недоумевающее выражение лица, пустой, ушедший в себя взгляд. Магеллан слегка сморщился, как делают задумавшиеся люди, стараясь услышать и понять чужой вопрос, пропущенный мимо ушей. Губы его чуть шевельнулись, и я скорее увидел, чем услышал ответ:
— Не знаю. — И, забыв обо мне, командор пошел навстречу капитанам, поднимающимся на борт.
Мне было горько и стыдно. Магеллан выдал себя: он не знал, где пролив! Я не понимал, как должно мне поступить. Неужели уверенность командора — всего лишь маска, скрывавшая лицо авантюриста, готового на ложь и клятвопреступление, лишь бы получить в свое распоряжение корабли и людей? В таком случае прав был Альвареш, представитель короля Мануэла, и мой долг бороться за то, чтобы армада повернула домой, не успев натворить бед.
Но, может быть, я что-то не понимаю?
А если Магеллан — мечтатель, искренне поверивший в собственные вымыслы о проливе, — такие люди тоже бывают? И в этом случае он опасен. Как истый фанатик, Магеллан, не сворачивая, заведет армаду столь далеко, что она не сумеет вернуться и безвестно погибнет среди безбрежного и пустынного океана. Однако мозг мой немедленно выдвигал возражения. Где это я видел мечтателя, такого дотошного в мелочах, предусмотрительного и осторожного в поступках? Я вспомнил, как Магеллан стряхивал муку с блузы на набережной Севильи, — хорош мечтатель! Я вспомнил рассудительность командора в разговоре с Карвайо — ничего себе фантазер! Нет, концы с концами у меня никак не сходились…
Жизнь армады шла своим чередом. К общему разочарованию, быстро установили, что нашли не пролив, а устье некоей гигантской реки[42]. Армада стала на якорь напротив самого большого из холмов на берегу. Холм получил имя «Монте Види» — «Видный издали»[43]. Магеллан отправил «Сант-Яго» вверх по реке, а сам на «Сан-Антонио» пошел к южному ее берегу. Целые сутки плыл «Сан-Антонио» от северного берега до южного — такой широкой была река!
«Сант-Яго» долго не возвращался. В ожидании его армада заполняла бочки пресной водой, ловила рыбу. Вечерами матросы собирались в кружок, вспоминали Испанию, подолгу пели песни. Река изумляла людей. Откуда взялась такая лавина пресной воды? Какие чудовищные дожди должны были где-то пролиться; какие каскады извергнуть должны были подземные пресные моря, чтобы родилась эта прорва, этот изумляющий всех поток!
42
Как известно, это был залив — эстуарий реки Параны, носящий имя Ла-Плата, открытый испанским мореплавателем Хуаном Диасом де Солисом (1470–1516), искавшим в 1516 году проход в Южное море и погибшим на ее берегах в стычке с индейским племенем чарруа. Возможно, существует такое мнение, у берегов Ла-Платы побывал еще в 1502 году Америго Веспуччи. В честь погибшего открывателя Магеллан назвал Ла-Плату Рио де Солис (по другим источникам — река св. Христофора и река св. Марии).
И только через 6 лет, в 1526 году, итальянский мореплаватель, в то время находившийся на испанской службе, Себастьяно Кабото, или Габото (1474–1557), сын известного мореплавателя Джона (Джиованни) Кабота, даст месту его сегодняшнее имя — «Rio de la plata» — «река серебра» — за обилие серебряных вещей, увиденных им у жителей прибрежных селений.
43
Здесь расположена сейчас столица Уругвая, город Монтевидео, основанный испанцами в 1726 году и получивший пышное и длинное имя «город святого Филиппа при заливе Монтевидео». Существует и другая версия о происхождении имени города. Будто бы на первых испанских и португальских портуланах — картах береговых линий и прибрежных участков суши — горы, как ориентиры для судов, обозначались римскими цифрами с указанием западного или восточного направления, и название Монтевидео произошло от надписи на портулане, означавшем «шестая гора к западу» — «Monte VI de О», где «О» — первая буква слова «oeste» — «запад».