А тем временем Магеллан на выручку экипажу «Сант-Яго» послал сушей Барбозу с отрядом, выделив одежду, оружие и продовольствие.
Мы чрезвычайно удивились, услышав однажды со скал трубу герольда и голос Дуарте.
— Бездельники! — возглашал он, приближаясь во главе отряда. — Армада трудится в поте лица своего, а вы тут прохлаждаетесь! Ишь какие щеки отъели! А я-то боялся, что найду умирающих с голоду горемык! Молодцы! Ого, да у вас тут целый лагерь! И бомбарды вытянули! То-то радость командору!
Открыли бочку вина, заполыхали костры. Испанские, португальские, английские, итальянские песни понеслись над морем, над скалами, никогда не слышавшими человека. Черные орлы на вершинах недоуменно поворачивали головы. Но мы не боялись их. Мы вообще теперь ничего не боялись: ни бездонных океанов, ни пустынных земель, ни происков судьбы. Чувство братства сплачивало нас и делало непобедимыми. Нет панциря крепче, чем дружба воинов!
Два с лишним месяца мы провели вдали от Магеллана. Вернувшись, я увидел лагерь армады. Магеллан не давал людям слишком много свободного времени, стараясь занять их руки и умы, дабы не расхолаживать сердца. Отсутствие занятий вредно отражается на человеке вдали от родины, вызывая печаль, раздражение, беспричинные ссоры. Шел ремонт судов и их переоснастка.
И все-таки нехорошим местом была эта бухта. Какие-то нездоровые испарения проникали в нее. Матросы заболевали. Семерых схоронили мы в прибрежной гальке, стараясь спрятать тела поглубже, ибо черные орлы собирались стаями вокруг могил и ждали, пока живые уйдут.
Армада так привыкла к безлюдью, что перестала выставлять караулы. Но вскоре после возвращения экипажа «Сант-Яго» на берегу появилось двое туземцев высочайшего роста. Один великан с гордой осанкой посыпал голову песком, приплясывал и пел. Второй молча стоял в стороне. Они были одеты в шкуры некоего животного и в сапоги из лисьего меха.
Магеллан решил, что туземец исполняет обряд миролюбия, и послал ему навстречу матроса, велев делать то же самое. Так они плясали, обсыпаясь песком, словно карнавальные шуты, причем матрос был по пояс гостю. Потом матрос стал знаками приглашать туземца в шлюпку. Тот боязливо взобрался в нее, и его доставили на «Тринидад». Магеллан дал ему связку бубенчиков, горсть бисера, гребенку и зеркальце. Великан глянул в него, и собственное лицо столь напугало туземца, что он отпрыгнул назад, сбив длинными ногами сразу четырех матросов. Командор расхохотался и дал этому племени название «большеногие». По-португальски «патагон» — значит «огромная нога», «ножища»[55]. Гостя свезли на берег вместе с подарками.
Второй патагонец, поняв, что беды от нас не ожидается, что-то крикнул, махнул рукой, и из-за холмов показались его соплеменники. Впереди шли мужчины. Они приплясывали и показывали на небо, давая понять, что мы явились оттуда. За ними двигались женщины, неся как угощение горшки с комковатой мукой и оружие мужчин: луки с тетивой из кишок животного — потолще струны лютни — и стрелы с каменными наконечниками. Третий ряд составляли юноши, ведущие на поводу несуразных зверей: голова и уши — как у мула, шея и туловище — как у верблюда, ноги — как у оленя, хвост — как у лошади[56]. Фернандо сказал мне, что такие звери уже появлялись в лагере и на них охотились.
В племени было восемнадцать человек: все рослые, сильные, красивые люди. Они расположились у лагеря и показали нам, как охотятся. Оказывается, юноши вели молодых зверей — это была приманка: взрослые животные тянулись на зов молодняка и попадали под луки охотников.
Ночью племя исчезло. Через неделю из кустов вышел новый туземец. Общительный, любопытный, он скоро освоился в армаде. Его выучили первым словам «Отче наш» и «Аве, Мария», окрестили, дали рубашку и штаны. Но и он вскоре исчез.
Всю зиму навещали нас добродушные гиганты, меняя убитых животных на безделушки. Двоих Магеллан решил взять с собой, рассчитывая, что они изучат испанский язык и в следующий раз будут нашими переводчиками. Силой, однако, не одолеть было могучих туземцев. Карвайо предложил хитрость, часто применяемую португальцами в Африке. Туземцам надавали столько подарков, что руки их переполнились. Тогда им показали ножные кандалы. Звяканье привело в восторг простодушных детей природы. Знаками Карвайо дал понять, что, поскольку руки патагонцев заняты, они могут надеть кольца кандалов на ноги и унести с собой. Туземцы радостно согласились. И через полминуты с горестными воплями катались по палубе, пытаясь освободить ноги. Один из них, плача и жалуясь, жестами объяснил командору, что невдалеке в кустах находится его горячо любимая жена, и раз уж его хотят взять на небо, то пусть и ее возьмут. Магеллан счел это справедливым и отправил Карвайо с отрядом на поиски. Однако другие великаны, видевшие с берега наше коварство, бежали. Карвайо с досады стрелял им вслед.
55
На самом деле жители этой страны (с тех пор — Патагония) не отличаются большими ногами, просто Магеллан и его спутники видели их следы, оставленные лохматыми сапогами-мокасинами, сшитыми из необработанных шкур южноамериканских лам-гуанако и похожими на современные унты. Делались они следующим образом: кожа с передних конечностей только что убитого животного, а им была лама-гуанако, надрезалась и снималась чулком и в таков виде надевалась индейцами на ноги; такие естественные «сапоги» быстро затвердевали и держались на ноге до полного их износа, затем заменялись новыми аналогичным способом. Отсюда (из «раtа» — португ., «лапа зверя», в переносном смысле — «след лапы») якобы и произошло название страны. Правда, на языке индейцев кечуа, населявших в прошлом и эти районы Южной Америки, «patacuna» означает примерно следующее — «невысокие равнинные земли, или поверхности», что, собственно, и соответствует рельефу патагонской пампы. Может быть, это созвучное португальскому слово, услышанное из уст индейцев моряками Магеллана, вместе с удивительной и невиданной обувью индейцев, хорошо предохраняющей последних от свирепых холодов, и слилось для магеллановцев в столь экзотическое название страны и ее жителей.
56
Это, очевидно, были дикие или прирученные южноамериканские родственники всем известного верблюда — ламы-гуанако, самого крупного (высота в холке 110 см) травоядного млекопитающего Нового Света. Гуанако — дикий предок домашней ламы, прирученной еще в глубокой древности в цивилизациях Андского нагорья (Перу, Боливия, Чили и др.) — являлся главным объектом охоты для многих индейских племен патагонской пампы. С приходом европейцев, вооруженных огнестрельным оружием, в основном португальцев и испанцев, в степные районы Южной Америки гуанако практически были истреблены колонизаторами, это привело к массовому вымиранию индейских охотничьих племен Патагонии. Сейчас диких гуанако еще можно встретить кое-где в глухих, труднодоступных областях аргентинской пампы и горных районах западной части Анд.