Из рядов выступил Родригес.
— Сеньор капитан-командир, — пробасил он, — матросы думают, что, если бы не вы, нам ни за что не удалось бы найти пролив и переплыть этот океан. Матросы говорят, что вы лучший на свете из всех мореходов и что с вами мы поплывем хоть к черту на рога. Команда благодарит вас, командор, — Родригес низко пригнул свою бычью шею и коснулся пальцами земли.
— Спасибо! — Магеллан склонил голову в ответ. — А теперь слушайте приказ. Армада войдет в глубь этого архипелага и найдет гавань, чтобы стать на ремонт. Запрещаю забирать что-либо у туземцев, а также принимать золото в обмен на наши товары. Пусть островитяне видят, что мы ценим свои товары выше[64].
— Сеньор капитан-командир, — спросил Родригес. — Ну, доберемся мы до Молукк, набьем трюмы этими проклятыми пряностями, а дальше куда? Неужели обратно к проливу через дьявольский океан?..
В полной тишине Магеллан гордо вскинул голову:
— Нет, матросы, в нашем походе армада будет двигаться только вперед. Она вышла из Испании на запад, она вернется туда с востока. Мы совершим кругосветное плавание, друзья!
Начался триумф Магеллана. Мы шли от острова к острову, и вожди племен и раджи покорялись армаде. Командор, наделенный великой хитростью и умом, вступал с ними в разные отношения. Он просил, требовал, покупал, брал силой, где мог. От имени короля Испании командор вступал во владения островами, их жителей он обращал в христианство, и на самых высоких местах мы ставили кресты. Корабли двигались к острову и городу Себу, наибольшему и наибогатейшему в тех краях, с хорошей гаванью и излишками продовольствия. Небольшие селения, встречавшиеся нам, были бедны, их раджи с трудом отыскивали, чем накормить экипаж.
Суда проплывали мимо зеленых кущ, где скрипучими голосами перекликались попугаи, носились бабочки величиной с ладонь, высовывались между листьев кривляющиеся мордочки обезьян.
Живут здесь на сваях прямо над водой. Сваи поддерживают помост, а на помосте стоят хижины, толкутся люди, домашние животные, играют дети. Под помостом — лодки. На островах знали малайский язык, Энрике беседовал с жителями.
Один местный властитель пригласил меня и Барбозу на обед. Командор разрешил визит. Как и большинство здешних мужчин, властитель был среднего роста, желтокож, татуирован. Он красочно оделся. Его иссиня-черные волосы локонами спадали на плечи. Расшитый золотом шелковый платок обертывал голову, в ушах висели длинные золотые серьги. Грудь была обнажена, а с пояса до колен наброшен хлопчатобумажный покров с шелковыми узорами. Он был надушен росным ладаном. На боку кинжал с золотой рукоятью, ножны из инкрустированного дерева. На каждом зубе властителя виднелись три золотые крапинки[65].
Посуда, из которой мы ели, тоже оказалась золотой. Принесли блюдо со свининой и кувшин вина. Когда властитель брал чашу, он простирал ко мне другую руку, потом сжимал ее и резко подносил кулак к моему носу. В первый раз я схватился за оружие. Но оказалось, что это был дружеский жест, заменяющий тост. Я тоже стал совать кулак под нос властителю, и хозяин проявил удовлетворение.
Я пил мало, беседуя с хозяевами и записывая слова, которые они говорили, когда я указывал на ту или иную вещь. Зато Барбоза, проворчав, что наконец-то, мол, удастся выпить вдосталь, приналег на вино, тыча кулак сыну властителя, и к вечеру оба они, охмелев, дремали обнявшись…
Магеллан не упускал случая показать туземцам мощь армады. Подходя к селениям, мы обычно давали залп из бомбард. Командор порой велел какому-нибудь матросу облачиться в панцирь и предлагал туземным воинам сколько угодно пускать в него стрелы, разить копьями и мечами. Воины со страхом говорили, что в такой одежде один человек может справиться с сотней. Командор отвечал, что так оно и есть, и многозначительно добавлял, что на каждом его корабле по двести панцирных солдат.
Город Себу проступил сквозь теплый туман на рассвете. Дворцы из бамбука, с загнутыми краями крыш и разноцветными окнами стояли на сваях и на берегу. Они отражались в воде, мы словно бы видели второй город, перевернутый вниз головой. Армада дала двойной залп и подняла флаги, приветствуя раджу Хумабона, правителя Себу. Он был чарующе красив, этот город, и его гавань, заполненная парусами. Но будь проклят тот день и час, когда мы вошли в нее.
64
Подобная практика, имевшая целью сохранить в цене «товары для туземцев» — стеклярус, материи и прочие побрякушки — и извлечь максимальные прибыли в тех районах земного шара, где истинная стоимость золота была неизвестна или занижена по сравнению с Европой (Центральная и Южная Америка, Африка, Южная и Юго-Восточная Азия), широко вводилась в жизнь мореплавателями эпохи великих географических открытий. Антонио Пигафетта пишет: «Капитан-генерал отказывался от большого количества золота, так как среди нас находились такие, которые готовы были отдать все, что у них было, за небольшое количество золота и тем самым могли бы погубить навсегда нашу торговлю». И даже спустя 250 лет английский мореплаватель Джемс Кук во время своего первого плавания в Южных морях сурово наказывает матросов на Таити за нарушение «торговой инструкции», когда на местный гаитянский рынок было выброшено большое количество железа. Жюль Верн во втором томе своей «Истории великих путешествий» пишет об этом случае следующее: «То было серьезное преступление, и его последствия могли оказаться гибельными для экспедиции. Рынок внезапно оказался наводненным этим предназначенным для обмена товаром, приобрести который туземцы страстно жаждали, и приходилось опасаться, что теперь островитяне повысят свои требования. Одного из воров (матрос из эскадры Кука) обнаружили, но у него нашли только семьдесят гвоздей; и… ему отпустили двадцать четыре удара палками».
65
Обычай золотить или инкрустировать золотом зубы с глубокой древности и до сих пор бытует у многих племен Юго-Восточной Азии. Об этом сообщал в свое время Марко Поло, он даже посетил во время своих странствий страну Зердендан — «золотозубую».