Девушка осталась довольна тем, как ей удалось замести следы, и через неделю, обходя дом сзади, чтобы миновать гостиную, она чувствовала себя в безопасности. Вдруг, со стороны сада до нее донеслись звуки глухих ударов и жалобный вой. Анна остановилась, прислушалась и, пойдя на этот звук, увидела Клару, которая жестоко избивала тростью собаку девушки. Леди была единственным животным, которое Анна привезла с собой из Белфилда — самой старой и преданной охотничьей собакой. У нее уже пропал нюх и потускнели глаза от возраста, но Чарли подарил ей эту собаку еще щенком, а теперь она доживала свои дни, греясь на солнышке на ступеньках кухни.
Анну поразила эта сцена. Клара держала собаку за уши и молча жестоко избивала ее по ляжкам, злобно скривив рот. В воздухе раздавался ритмичный звук удара и жалобное тявканье собаки, которая извивалась, тщетно пытаясь высвободиться из рук своего палача. Леди издала протяжный стон и безжизненной грудой рухнула на землю.
Клара повернулась и увидела Анну, которая не могла пошевелиться от ужаса.
— Пусть эта ленивая сука найдет себе другое место для отдыха. Я разбила тарелку, споткнувшись о ее тушу.
Анна удивленно оглянулась и увидела на ступеньках осколки тарелки. Девушка вырвала трость из рук служанки и замахнулась. Но ледяное самообладание взяло верх над яростью, и Анна швырнула палку через забор. Почти в то же самое мгновение она повернулась и изо всех сил ударила Клару по лицу.
— Не смей даже прикасаться к тому, что принадлежит мне! — Она дышала старухе в лицо. — В следующий раз я не выброшу палку. — Анна опустилась на колени и заботливо осмотрела собаку, нежно мурлыкая что-то себе под нос.
Клара невесело рассмеялась:
— Сколько шуму из-за старой собаки, в то время, как твоя мать тяжело больна. Тебя больше волнует эта старая шавка, чем родная мать! Она весь день спрашивает о тебе.
Внимание Анны тут же переключилось:
— А где же отец?
— Этого похотливого пса как всегда нет. Его никогда нет, когда он ей нужен.
Глаза девушки сузились:
— Как ты смеешь так говорить о моем отце! Если я ему скажу об этом, он тут же выгонит тебя из нашего дома.
— Пожалуйста, говори, отродье. Он знает, что это правда. Твоя мать все мне рассказала. Он взял ее с ребенком, бедную служанку, а его родственники преследовали его, и вам пришлось уехать из Ирландии. И ты — просто ублюдок. Не удивительно, что ты так по-свински себя ведешь, — нагло завершила она, ликуя.
Анна покраснела, затем побледнела, заламывая руки:
— Моя мать сказала тебе это? — тихо спросила она.
— Да. И даже твой отец не сможет купить эту правду!
Мысли девушки закружились вихрем. Шепот, скользкие взгляды, — боль детства нахлынула на нее. Черт бы побрал ее мамочку с ее жалкими исповедями. Язык у Клары без костей, да и шантажом она не побрезгует. Она сможет разрушить все, если захочет.
— Кому еще ты говорила об этом? — спросила Анна, стараясь побороть дрожь в голосе.
— Никому, безмозглая дрянь! И я буду держать язык за зубами, пока работаю здесь. — Она лениво повернулась и стала собирать осколки тарелки, как будто ничего не случилось. — А теперь иди к своей матери, — бросила она через плечо, — и не беспокой ее тем, чего ей не нужно знать.
Анна растерянно поднималась по лестнице. Полдень был безветренным и жарким. Бриджи прилипали к ногам. Девушка чувствовала, что начинаются месячные. К ее раздражению прибавилась боль в пояснице и недомогание. Она тяжело вздохнула, совсем сбитая с толку.
Анна немного подождала у двери, прислушиваясь, но из комнаты матери не доносилось ни звука. Она слегка толкнула дверь и увидела мать, лежащую на сбитой простыне и с разметавшимися по подушке волосами. Лицо ее было спокойным и безжизненным. Девушке было жаль ее, но в то же самое время ее раздражала слабость женщины. Ей казалось, что та никогда не была здорова. Анна подошла и присела на кровать, взяв хрупкую, болезненную руку матери в свои сильные ладони. Мэри открыла глаза, но не улыбнулась.
Анну рассердила слабость женщины. И надо же было ей посвятить служанку в семейные секреты!
Мэри раскашлялась, ее лихорадило. Она взглянула на дочь:
— Клара говорит, что видела тебя… Как ты могла так опозорить меня?
— О, мама, чтоб у нее язык отсох! — от гнева она заговорила грубее, чем хотела.
Чувство собственного достоинства придало Мэри сил:
— Анна, твой язык тебя погубит. Из тебя-не получится ничего стоящего, до тех пор, покаты не придержишь его. — Глаза женщины сверкали от гнева, но она упала на подушку совершенно без сил. Но, тем не менее, Мэри очень хорошо знала, что все еще имеет власть. Ее тон стал ядовитым:
— Клара говорит, что тебя видели на пристани, дочь. И ты не читала, а бегала, как похотливая сучка со сворой бездомных собак.
Анна была потрясена вульгарностью слов своей матери. На минуту она оказалась в замешательстве, но собственный гнев помог ей собраться с мыслями:
— Ах, мама! И ты ей поверила? Да, я гуляла с друзьями. Но я не похотливая сучка! Как ты могла такое сказать! Я так же невинна, как при рождении! Может Клара захочет проверить это? Во все остальное в нашей жизни она уже запустила свои грязные лапы!
Теперь была очередь Мэри возмущаться:
— Анна! — ее глаза наполнились слезами. — Кем ты стала, дочь! Проституткой? Ты разговариваешь, как девка из таверны!
— Девка? И ты жалуешься на мой язык, мама! Ведь ты выболтала секрет, который должна была унести в могилу! Ты сказала Кларе, что ты — такая же девка, мой отец — похотливый пес, а я — незаконнорожденный ублюдок! И ты бранишь меня за мой язык? Ты погубила нас, мама. Погубила нас всех своими дурацкими признаниями. Клара разболтает все, что ей известно.
Мэри закричала:
— Убирайся! Пришли ко мне Клару! Я не желаю больше тебя видеть!
Анна выскочила из комнаты, гнев и отчаяние переполняли ее сердце.
Она нашла Клару на кухне, склонившейся над котелком, с кипящим отваром. Анна воскликнула:
— Ты, проклятая ведьма!
Старуха сделала резкое движение и выплеснула содержимое котелка девушке на ноги.
У Анны перехватило дыхание, и она подпрыгнула от боли. Кожа покраснела прямо у нее на глазах. Она закричала и в гневе набросилась на служанку. Клара проворно вытащила нож из складок своей юбки и подняла его над головой, губы ее шевелились, глаза заволокло пеленой. Она полоснула им в воздухе, но девушка успела увернуться. Старуха подняла руку для следующего удара, и в это время Анна выхватила свой нож и вонзила его в грудь служанки. Она почувствовала, как нож наткнулся на что-то твердое, а затем плавно вошел в тело Клары.
Анна отскочила. Старуха застыла, ее глаза закатились и она медленно повалилась на пол к ногам девушки. Анна в ужасе уставилась на бесформенную массу, которая некогда была Кларой. Она опустилась на скамью, ожидая, что старуха издаст какой-нибудь звук или пошевелится. Но та лежала тихо. Затрещал огонь, и девушка подпрыгнула. Сердце выскакивало из груди. В горле застрял комок. Затем на нее нахлынула глубокая скорбь, но не из-за смерти служанки. Она представила лицо своей матери, когда та узнает об этом бесчестье, и, наконец, ей стало жалко себя. Голос матери звенел в ушах: «Из тебя никогда не получится ничего стоящего…»
Анна попыталась отыскать внутри себя гнев, чтобы вновь восстановить силы, но не смогла. Злость ушла. Она застонала от горя, ярости и страха, — оттого, что все кончено.
Слушание дела об обстоятельствах смерти Клары, вольнонаемной служанки, было быстрым и почти небрежным. Практически, она была преступницей и не имела прав свободной гражданки. Кормак сам выступал в качестве адвоката дочери, засвидетельствовав, что эта женщина была невыдержана, часто сквернословила и отравляла умы слишком многих в их доме. Суду была продемонстрирована покрытая пузырями кожа на ногах девушки, но сама Анна показаний почти не давала.
Пока шло заседание суда, она сидела молча, с опущенной головой, сложив руки. Весь ее вид говорил о том, что она очень сожалеет о случившемся, и это действительно было так. Последовал намек на то, что Клара воздействовала на разум своей госпожи, возможно, колдовством.