Рождество в Загоа имело торжественно-мрачную, религиозную окраску и было не похоже на ту языческую фривольность, которую Анна помнила по Чарльзтауну. Испанцы установили огромный алтарь, сделанный из пальмовых ветвей и обломков рангоута, в середине они поместили маленькую колыбель с глиняной фигуркой младенца-Христа. Слева установили высокую фигуру из пальмовых ветвей и шнурков, повязанную большой голубой шалью. Затем вся эта композиция была украшена гирляндами из раковин моллюсков, и все опустились на колени и принялись возносить молитвы Святой Деве и ее младенцу.
Ради развлечения Анна и Мэг прогуливались по маленькому поселению. Их домик еще больше опустел после того, как Джек с командой отправились на шлюпе в ближайшие воды на охоту за каким-нибудь кораблем. Живот Анны теперь угрожающе раздался в размерах, и даже самое широкое платье не могло его скрыть. От брюк она отказалась еще месяц назад. Создавалось впечатление, что ребенок в первые шесть месяцев еще не был уверен, следует ли ему расти, а теперь наверстывал упущенное. Возвращаясь домой, Анна то и дело потирала поясницу. Она болела весь день. Ночью, когда девушка лежала в постели, и прислушивалась к шелесту волн, по ее телу пробежала дрожь. Возможно, это было из-за рома, выпитого за ужином. Но она и прежде каждый вечер пила ром. Внезапно, Анна почувствовала легкую дрожь в пояснице и хлопок, слабый разрыв в животе. Не успела она понять, что это такое, как ее белье и бедра залила жидкость. «Боже мой! — дошло до нее, — да это жеребенок». Она приподнялась на локтях, попыталась сесть и согнулась вперед, уставившись на свои ноги. Она едва могла видеть свое тело из-за возвышающегося живота. Ее простыни были насквозь мокрыми. И теперь боль в спине стремительно ворвалась в ее сознание.
— Мэг, — закричала она, — я рожаю!
Анна услышала быстрое шлепанье босых ног, и Мэг появилась у кровати.
— Так скоро? Тебе ведь ходить еще больше месяца.
— Да взгляни сама! — И Анна указала ей на мокрое белье.
— Боже милостивый! Да у тебя отошли воды. Значит, пришла пора!
Анна почувствовала страх, поднимающийся волной в животе, но отогнала его прочь усилием воли.
— Но еще слишком рано! Ты можешь это остановить?
Мэг поморщилась:
— Девочка, этого никто не может остановить. Скоро это произойдет, хочешь ты или нет! И чем скорее, тем лучше! Раз уж это началось, ты не сможешь не думать об этом. Вот увидишь, все будет хорошо! — она помогла Анне подняться на ноги. — Теперь лучше походить, милая. Ходи, пока хватит сил. Не обращай внимания на боль. Тебе плохо?
Анна покачала головой, зрачки ее были расширены,
— Нет. Но такое ощущение, — что там газы, как от густого пива.
— Ara, — улыбнулась Мэг, — так и должно быть. Ходи, ходи!
Три часа Анна ходила и садилась, садилась и ходила, руки придерживали живот, со лба градом лился пот, до тех пор, пока она уже не могла передвигать ноги. От растущей боли, которая, казалось, достигла критической точки и жгла живот, как раскаленные угли, Анна не могла даже вздохнуть полной грудью. Потом боль начала понемногу утихать, но опять вдруг вспыхнула с новой силой, и все мысли девушки сосредоточились на ее плоти. Она опустилась на колени, опираясь на руки и вцепившись в простыни, волосы рассыпались по спине.
— О, Боже, Мэг! Он прорывается через меня, как расплавленный свинец!
— Я знаю, детка, знаю.
— Откуда ты можешь знать? — Анна поморщилась от ужасной боли, — ты ведь никогда через это не проходила. О, Боже, ну наконец-то он выходит!
Она закрыла глаза от невыносимой боли и закричала. Ее сознание раздвоилось. Какая-то часть ее существа удивлялась этим диким, животным звукам, идущим неизвестно откуда; другая часть ее сознания на чем свет стоит проклинала Джека, шляющегося где-то по морям, в то время, как он ей так необходим. Часть сознания испытывала стыд от этого зрелища, которое она, должно быть, представляла из себя — скрюченная, беспомощная, обнаженная, с тяжелым, выпяченным животом. Вдруг ее сознание опять сконцентрировалось только на той ужасной тяжести, которая взрывалась внутри ее тела. Некоторые моменты стали выпадать из ее сознания, если только они не были отмечены болью.
Борясь с болью, она услышала голос Мэг
— Терпи, девочка. Можешь потужиться?
— Я не могу, не могу тужиться! — Анна страдала, не в силах вздохнуть, чувствуя боль при каждом усилии напрячь мышцы. Казалось, что она выдавит из себя все внутренности прямо на постель, так она старалась. Теперь она лежала на спине, тужась, напрягаясь и не чувствуя внутри себя никакого движения, никакой помощи от младенца. Она слышала, как Мэг что-то бормочет, склоняясь над ее животом; чувствовала, как что-то внутри нее тянется, а затем Анна провалилась за грань этого высокого, уединенного места, к которому была привязана невидимой нитью, провалилась в бездонное серое небо, в море, и больше ничего не слышала.
Она пришла в себя тотчас же и поняла, что была без сознания только несколько мгновений, так как Мэг все еще стояла у ее ног, медленно заворачивая что-то в окровавленную простыню. В комнате стояла такая же тишина, как в тот момент, когда умерла Клара.
Сквозь серую пелену Анна увидела смерть, притаившуюся в углу комнаты; она слышала ее медленное беззвучное, змеиное шипение, видела ее огромное, безглазое лицо. Непроизвольно лицо Анны исказилось, губы приоткрылись, обнажая зубы, а затем в комнате осталась только Мэг. Анна потрясла головой, отгоняя видение, и глубоко задышала, чтобы унять панику.
— Я родила?
Мэг, вздрогнув посмотрела на нее:
— Да, девочка, все закончилось. — Она печально склонила голову, — ребенок так ни разу и не вздохнул, Анна. Я думаю, он умер еще внутри.
— Анна посмотрела на Мэг. Затем перевела взгляд на скомканный сверток в ее руках. Она усилием воли заставила себя приподняться на локтях и без слов потянулась к свертку.
Мэг беззвучно заплакала:
— Не надо тебе сейчас видеть этого, девочка. Потом. Сейчас лучше отдохни.
— Принеси мне его, — последним напряжением сил Анна спокойно произнесла эти слова и откинулась назад. Мэг поднесла ей запеленутое тельце, и Анна откинула край простыни. Девочка. Хрупкая, крошечная и серая, как неоткрывшаяся ракушка. Ее глаза были плотно закрыты, как будто она не смогла вынести даже единственного взгляда на этот мир. Ножки ее были скрещены, на складках кожи была кровь, как будто ее окунули, а затем вытерли небрежной рукой. Серо-белый шнурок свисал с ее живота — жизненная связь с ничем. Анна, вначале колеблясь, потрогала ее кожу, потом расплела крохотные ножки и осторожно обернула маленькое тело простыней.
Она посмотрела на Мэг, тихо рыдавшую в углу комнаты. Белье на постели было залито кровью; у ее ног, частично прикрытая, лежала темная масса. «Еще одна часть моего тела», — подумала Анна.
— Все кончено, — в изумлении произнесла она. Мэг пошевелилась, собираясь подойти к ней, но Анна взглядом остановила ее, — я хотела бы побыть одна. Спасибо тебе, но оставь меня!
Мэг заговорила:
— Анна, постарайся не думать…
— Оставь меня!
Мэг, не проронив больше ни слова, вышла из комнаты и затворила за собой дверь.
Анна осторожно уложила крошечное тельце на постель, и сама опустилась рядом с ним, нежно прижимая его к своей груди. Она лежала на боку, уставившись в одну точку, и вдруг почувствовала, что рука покрывается чем-то влажным. Она взглянула и увидела, что из ее правой груди сочится прозрачная жидкость, бесполезный ручеек, который сбегает с ее кожи и капает на ткань, покрывающую головку новорожденной. Последняя дань ее тела мертвой мечте. И Анна зарыдала. Тело ее сотрясалось, словно пыталось освободиться от еще одного бремени.