К счастью, Шейли дремала, а Фирл ушел в деревню — Керис догадывалась зачем: он ухаживал за Фресси, дочкой столяра, — так что вынести кружку с водой и одеяло, а также наложить в миску еды Керис смогла, не отвечая ни на чьи вопросы.
Человек накинулся на пищу, как будто не ел несколько дней, и Керис пришлось вновь наполнить кружку, потому что он выпил воду залпом. Разговаривали они мало: бродяга был неразговорчив, а Керис не очень хотелось выслушивать его историю. Она могла себе представить, что за жизнь ему приходится вести, и догадывалась о горечи в его душе. Если такой человек не хотел становиться вечным скитальцем, о преступлении которого бесконечно напоминают клеймо и изуродованные пальцы, если он не хотел постоянно зависеть от милостыни церковников, быть мишенью насмешек и оскорблений со стороны Защитников и законопослушных обывателей, тогда он мог сам вступить в церковь или поселиться в Неустойчивости. В обоих случаях ничего хорошего его не ожидало: в церкви он мог стать лишь послушником, обреченным проводить все свое время в совершении кинезиса в часовнях, охраняющих границу Постоянств, а в Неустойчивости по неписаному закону должен был примкнуть к банде других изгнанных, настоящих преступников. В любом случае жизнь его не была бы долгой.
«У тебя такой же небогатый выбор, как и у меня», — с жалостью подумала Керис и ушла, чтобы дать бродяге возможность спокойно поесть.
На следующее утро он ушел прежде, чем Керис заглянула в сарай. Яиц под курами оказалось подозрительно мало, но больше ничего не пропало.
Когда Керис с единственным яйцом в руках вернулась на кухню, она обнаружила, что Шейли сидит в постели; это должно было бы быть хорошим знаком, но девушка, взглянув на мать, почему-то почувствовала страх. Глаза Шейли неестественно блестели, на щеках пятнами горел румянец.
Керис села на край постели и взяла руку матери в свои.
— Тебе чего-нибудь хочется, матушка?
Шейли кивнула:
— Да. Я тут думала, думала… — Мгновение она помолчала. — О многом. Иногда о маленьком Аурине… Ты помнишь его, Кери?
Девушка покивала, хотя ее воспоминания о маленьком братике были смутными. Когда он родился, ей было всего четыре года, а на второй день новорожденного забрали церковники.
— Не должны они были его забирать, — прошептала Шейли. — Тесси ведь оставили обоих сыновей и дочь, извозчику из Верхнего Киббла — тоже. Законники иногда делают исключения, а вот для нас не сделали… Это потому, что Пирс работал в Неустойчивости, — таких людей они не любят. Что ж, теперь церковь заплатит за это: в Первом Постоянстве больше не будет настоящего картографа. Не должны были они забирать моего малыша — это было неправильно. С тех пор не было ни дня, ни единого дня за все эти годы, когда бы я не думала о нем…
От этих трагических слов у Керис перехватило горло; она виновато посмотрела на мать, признаваясь себе, что не особенно интересовалась Аурином и нечасто о нем вспоминала.
— Ах, Кери, — продолжала Шейли, — иногда я думаю, что весь наш мир скоро развалится.
Керис была потрясена. Шейли в отличие от дочери никогда раньше не ставила под сомнение правильность Закона и действий церкви. Керис попыталась утешить больную, но убежденности в ее словах не было:
— Ерунда, матушка. Ты просто стала мнительна, а это совсем на тебя не похоже.
— Кери, я долго не протяну. Еще день-два… Я чувствую, что скоро уйду. — Керис открыла рот, чтобы возразить, но Шейли продолжала с лихорадочной торопливостью, не дав девушке возможности что-нибудь сказать: — И прежде чем меня не станет, я хочу убедиться, что тебя не обидят. Кери, я хочу, чтобы ты забрала свое приданое и бежала.
— Но… Но куда мне идти?
— К моему брату. К твоему дяде Фергранду во Второе Постоянство. Заодно совершишь и паломничество, как положено.
— Ведь эти деньги не мои…
— Твой отец заработал их тяжелым трудом. Он предназначал их тебе, точнее, твоему мужу, а вовсе не Фирлу. Фирл должен был унаследовать дело и дом, а ты — деньги. Я хочу сделать так, чтобы желание Пирса было выполнено. Забирай деньги, Керис, прежде чем Фирл потратит их на эту свою проклятую таверну.
Керис подумала о том воришке, которому дала приют в сарае, о его клейменом лице, изуродованных пальцах, о бесприютной жизни. Взять деньги, предназначенные ей в приданое, значило бы совершить преступление.
— Мама, но Закон…
— Ну, во-первых, тебя могут обвинить в преступлении только в том Постоянстве, где преступление было совершено. Как только ты доберешься до Второго, тебе ничто не будет грозить — из-за такой мелочи никто не станет привозить тебя обратно. Во-вторых, я скажу Фирлу, что если он обвинит тебя в краже, я запутаю законников, буду говорить, что никаких денег в приданое и не было, так что слово Фирла будет против слова умирающей женщины… Кому церковники поверят? Я еще и мистрис Поттл подговорю; так что она тоже сможет выступить свидетельницей.
Керис сглотнула. Кривые пальцы, изуродованное лицо… Судьба словно предостерегала ее: может быть, тот бродяга был послан ей как знак — не следует преступать Закон?
«Что за чепуха! Это просто совпадение, и ничего больше», — пристыдила себя девушка. Вслух она с уверенностью сказала:
— Фирл погонится за мной, чтобы отобрать деньги.
— Если он не поймает тебя, пока ты не доберешься до Неустойчивости, ты будешь в безопасности. Поверь, он не рискнет выехать за пределы цепи часовен кинезиса. Он никогда не скрывал, как сильно боится Неустойчивости. Да и не думаю я, что он донесет на тебя в церковный суд или Защитникам. Он же тебе брат.
— Матушка…
— Пожалуйста, Кери, пожалуйста, — тогда я смогу умереть спокойно. Дитя, ты всегда была упорной, всегда отстаивала свое мнение, спорила и брыкалась, — но сейчас не время для упрямства. Я прошу сделать это для меня. Понимаешь? Для меня.
— Я даже незнакома с дядей Ферграндом и…
— Я и сама не видела его двадцать лет. Да, я понимаю тебя, но он всегда был добрым человеком. А твой отец иногда виделся с ним в Салиенте. Прошлой осенью Фергранд был жив и в добром здравии. Я уверена, он даст тебе приют и поможет найти мужа.
Керис собралась было возразить: и почему это все считают, что ей так уж необходим муж, но вовремя одумалась. Шейли нужно было успокоить, а не огорчить еще больше.
Шейли заговорила снова:
— Фирл завтра утром отправится в обитель Посвященного Беогора вместе с Харином в его тележке — договариваться о покупке меда или пива. Они не вернутся до темноты, а ты и уедешь, пока Фирл в отсутствии.
Керис была в ужасе.
— Не могу я сделать такого! По крайней мере до… — Она покраснела, сообразив, о чем чуть не сказала. Шейли слабо улыбнулась дочери.
— До того, как я умру? Кери, дорогая моя, если ты уедешь, я умру спокойно. Пожалуйста, милая, сделай так, как я прошу. Хоть сейчас не спорь со мной.
Шейли. искушала дочь, предлагая ей выход, и у девушки не было сил противиться. Она начала тихо плакать, зная, что прощается с матерью, прощается со своим детством и невинностью. Страх перед неизбежной потерей мешался с опасениями за будущее, с виноватым пониманием того, что ей предстоит сбежать, когда мать еще жива, оставить ее умирать в одиночестве. Шейли сейчас отчаянно нуждалась в дочери, но не меньше нуждалась в том, чтобы не беспокоиться о ее будущем.
— Так ты уедешь? — спросила больная.
Керис беспомощно кивнула. Она говорила себе, что делает это ради матери, но понимала, что сама заинтересована не меньше. Девушка стыдилась решения, продиктованного эгоизмом, и знала, что будет стыдиться всю жизнь, — и все же это был выход, отказаться от такой возможности она не могла. Просто не могла.
В тот день, пока Фирла не было дома, она уложила свои вещи во вьюки, а потом всю ночь просидела у постели матери. Шейли держала руку дочери в своих.
Наутро Керис уехала. Она не оглядывалась, да ничего бы не увидела, если бы и оглянулась: глаза ее были полны слез.
ГЛАВА 5
И тяжким было наказание, которое обрушилось на мир из-за тех немногих, что встали на путь греха. Спрашивали люди в отчаянии: «Что положит предел бесчинствам Владыки Карасмы, когда леу даст ему силу, а Приспешники будут выполнять его волю? Не захватит ли он все земли, что были когда-то маркграфством?» Добродетельный видел, что земли его, оскверненные леу, меняют границы, как берег, обновляющийся с каждым приливом, а скот становится как дикие звери в лесу. Но сказал он: «Не страшитесь, не предавайтесь Разрушителю, дабы не погубил он души ваши навечно. Воспряньте духом, ибо даровал вам Создатель Закон, и будет он вам защитой».