— Он знал, что моя мать все еще жива!
— Нет, едва ли… Но ему могло быть известно, что ее нет среди мертвых.
— Какое же тут различие?
— Церковь учит, что все души сначала проходят через руки Разрушителя, прежде чем попасть в царствие Создателя. Карасма отлавливает те души, на которые у него есть право. Поэтому он мог знать, что твоя мать еще не приходила к нему. Но помимо этого, его власть вне потоков леу ограничена. Он может действовать только через Приспешников, их Подручных и слуг, которым платит. Они его глаза и уши. Впрочем, я никогда раньше не слышал, чтобы он подсылал Приспешника в товарищество: это показывает, как важен для него хотя бы кто-то один из нас. Не так легко найти Приспешника, который мог бы выдержать постоянство — даже в такой помойной куче, как Набла, — достаточно долго, чтобы обмануть проводника и присоединиться к товариществу. Гравал, должно быть, обладал особыми способностями. К нему можно бы было испытывать восхищение, не выбери он столь гнусное приложение своим талантам.
Керис стиснула зубы, стараясь не вспоминать скрежет, с которым лезвие ножа рассекло горло Гравала.
Со двора вернулся Даврон, неся в руке мертвую курицу, одну из несушек Пикля. Ее шея была перегрызена.
— Нашли вы следы… той твари? — спросила его Керис, не сводя глаз с окровавленного тельца.
— За ней тянулся кровавый след. Думаю, обе наши стрелы попали в цель. Мы прошли до частокола, но тем и ограничились. Ни у кого из нас не хватило духа выйти за ограду — по крайней мере сегодня ночью. Не думаю, что этот Подручный снова сунется сюда.
— Наверняка, — спокойно подтвердил Мелдор. — Он ранен и лишился хозяина. Но почему ты принес… э-э… цыпленка, Даврон?
Хамелеон и Керис обменялись взглядами. Бесполезно гадать, каким образом старик знает, что Даврон что-то держит в руках.
— Потрогай, — сказал Даврон и протянул тушку старику. Мелдор поднял руку и коснулся перьев.
— Ах вот в чем дело! Ритуальная жертва. По-моему, птица мертва уже несколько часов.
— Что? — переспросил Квирк.
Керис попыталась рассмотреть Хамелеона. Его голос исходил, казалось, из ниоткуда; в полутемной прихожей молодой человек совсем сливался со ступенями лестницы и с бревнами стен, которые местами были покрыты, как пятнами проказы, неочищенной корой.
Мелдор вытер руки платком.
— Единственный способ для Приспешника связаться со своим господином, когда рядом нет потока леу, — совершить довольно отвратительный ритуал: принести жертву, которая медленно умерла бы от потери крови. Я удивляюсь, что Гравал ограничился курицей: чем больше жертва, тем лучше контакт с Карасмой. Нам повезло, что он не взял одну из наших лошадей — а то и человека.
— Думаю, не хотел поднимать шум, — сказал Даврон. — Он ведь не рассчитывал, что впадет в неистовство и будет убит. Он собирался продолжать шпионить. — В дверях показался Пикль, и Даврон вручил ему курицу. — Раз уж так случилось, стоит сварить из нее суп.
— Одна из моих лучших несушек, — печально сказал Пикль. — Знали бы вы, как трудно держать здесь кур и не дать им стать мечеными!
— Отныне, — сказал Даврон, старательно отводя глаза от Керис, — нужно, чтобы ты, Пикль, предупреждал всех проводников, которые будут тут бывать, чтобы они проверяли, нет ли среди членов товарищества Приспешников, прежде чем они покинут Постоянство. Посоветуй им заставлять всех раздеться до пояса — все Приспешники носят медальоны с символом Карасмы.
— Ох, женщинам это придется особенно по вкусу, — заметил Квирк. — Ты собираешься предложить Корриан завтра снять одежду, мастер Даврон?
Даврон при этих словах поморщился, и Пикль расхохотался:
— Мне почему-то кажется, что Корриан освидетельствовали достаточно многие, так что Даврону не обязательно прибегать к этой мере.
— Давайте-ка ложиться спать, — сказал Мелдор; он неожиданно стал казаться чем-то очень огорченным, и печаль состарила его.
Они молча поднялись по лестнице — первыми Мелдор и Хамелеон, следом за ними Керис и Даврон. Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись по своим комнатам. По крайней мере так считала Керис; однако, войдя к себе, девушка обнаружила, что Даврон стоит у нее за спиной. Керис не сдержала недовольной гримасы.
Если Даврон и заметил ее реакцию, он не показал виду.
— Мы оставили здесь вино, — сказал он в качестве объяснения. Взяв бурдюк и кружку Керис, он наполнил ее и протянул девушке. — Выпей. Ты в этом нуждаешься.
Керис взяла кружку непослушными пальцами.
Даврон наполнил собственную кружку.
— Керис, — мягко сказал он, — не позволяй случившемуся лишить тебя сна. Ты поступила правильно в нужный момент, и многие на станции имеют все основания быть тебе — нам — благодарными.
Керис заморгала, удивляясь тому, как чутко он уловил ее настроение. Ведь никто больше не понял, что она чувствует, как испугана воспоминаниями о собственном ноже, торчащем из горла Гравала, о хлещущей крови, о погасших глазах, об отлетевшей жизни…
— Я помню, — сказал он, и из его голоса каким-то образом исчезла вся резкость, — что я сам чувствовал в первый раз. — Даврон говорил рассеянно, словно забыв о ее присутствии, и Керис догадалась, что он видит перед собой другое место и другое время, о которых она ничего не знала, но могла понять испытанные им тогда чувства. — Я впервые отправился с отрядом Защитников. Я был тогда совсем мальчишкой, но таким же был и он. Он был выродком, который каким-то образом ускользнул от внимания законников. Он прожил свои четырнадцать лет в Постоянстве — прожил, хотя и не должен был, — но это обстоятельство не сделало для меня его смерть легче.
— Он был уродом? — спросила Керис. Даврон кивнул:
— От рождения с кривой рукой и ногой. Родители прятали его на своей ферме, пока о нем не узнали в Управе. Он был тогда уже слишком велик, чтобы церковники могли просто его задушить, но все равно оставался оскорблением для их законопослушных душ. Они проявили удивительное великодушие — приказали нам взять паренька с собой и бросить где-нибудь в Неустойчивости. Он, естественно, не хотел покидать Постоянство. Мы с ним много разговаривали, и я его жалел. Потом однажды ночью, когда я стоял на часах, он на меня напал. Я не хотел его убивать, но этим все же кончилось. Для калеки он был удивительно силен. — Даврон помолчал, рассеянно прихлебывая вино; Керис тоже не нарушала тишину. — Думаю, он предпочел смерть изгнанию, — сказал наконец Даврон. Он взглянул на Керис, и девушка, к своему изумлению, заметила слезы у него на глазах. — Давно это было, но я ничего не могу забыть. Может быть, тот парень и искал смерти, но я той ночью чего-то лишился; я никогда уже больше не чувствовал себя молодым. Первый раз… дается трудно. А может быть, еще хуже то, что потом убивать становится легче. Так не должно быть. Убить кого-то никогда не должно быть легко.
Керис молча кивнула, не решившись заговорить.
— Гравал по крайней мере сам отказался от своего права на жизнь, так что не позволяй его смерти очень тебя трогать. Он того не стоил. — Даврон взмахнул бурдюком и показал на нетронутую кружку Керис. — Мне… мне очень жаль, что твое первое путешествие в Неустойчивость оказалось таким трудным. Иногда подобное случается. А теперь пей свое вино и отправляйся в постель.
— Спасибо, — прошептала Керис, — Даврон. — Без формального «мастер», только имя.
Даврон от двери снова обернулся к ней, делясь с девушкой своей болью и готовый разделить ее страдание. Потом он ушел.
Керис закрыла дверь и взяла в руки посох Пирса. Прижав к себе гладкое дерево, она стала думать о родителях, которых ей так не хватало. А теперь ей нужен и Даврон тоже. Что, во имя Создателя, представляет собой этот проводник? Что за человеком нужно быть, чтобы пересекать Неустойчивость из конца в конец с терпением осла, бесконечно вращающего жернов, хорошо зная, что ждет тебя в будущем? Кто мог бы сохранить здравый рассудок в ожидании ужасного приказа Разрушителя и быть при этом таким чутким, так понимать переживания Керис из-за смерти Гравала?
Керис осушила кружку с вином, словно это была вода, и пожалела, что больше вина нет.
Той ночью ей снился Даврон. Сон был такой живой, что разбудил Керис; девушка была полна каким-то неприятным чувством, которое сама никак не могла определить; ей казалось, что кожа ее стала мала для тела. Все у нее внутри словно сжалось, ужасно напряглось и жаждало разрядки. Ночная рубашка давила на набухшие соски.