Прежде чем она успела договорить фразу, отдающую ее душу Разрушителю, Даврон изо всех сил ударил Алисс. Голова ее запрокинулась, и женщина без чувств рухнула на землю.
Миррин вырвалась из рук Даврона и кинулась к матери.
— Ненавижу тебя! — крикнула она. — Ты ударил мамочку! Ты мне не папа больше! — Это были последние слова, которые Даврон услышал от своей дочери, и долгие годы они снова и снова звучали в его памяти, обжигая, как адский огонь. Миррин, рыдающая, обнимающая мать, отказывающаяся даже взглянуть на него…
Даврон беспомощно повернулся к Карасме.
— Я согласен на сделку, — прокаркал он, не узнавая собственного голоса. — Твоим Приспешником я не стану, чего бы это ни стоило мне… или моим близким. Но если ты отпустишь их и не причинишь им вреда ни теперь, ни в будущем, я выполню один твой приказ. Всего один, какой захочешь и когда захочешь. — Даврон вел себя как отчаянный игрок и понимал это. Он делал ставку на то, что Карасма даст ему время, хоть и ценою его ужасных страданий, и за это время он найдет выход, а если нет, то убьет себя.
Карасма заколебался, с подозрением глядя на Даврона:
— Какой захочу?
— При условии, что я должен буду действовать в твоих владениях. Ни к одному Постоянству это не относится. Один приказ — и я буду свободен от всех обязательств, мне не будешь угрожать ни ты, ни твои слуги. — Даврон чувствовал во рту вкус желчи.
«Предатель! Изменник, опозоривший свое сословие, отступник, нарушивший присягу и предавший свою веру!» В тот момент, когда он предложил сделку Разрушителю, он лишился чести…
Карасма задумался:
— Будет ли это достаточно мучительно? Что-то ты мне не нравишься, Даврон Сторрийский, — я предпочту насладиться твоими страданиями. — Он с усмешкой взглянул на Алисс. — Любопытно, что за ребеночек родится у меченой матери?
Даврон сглотнул и позволил отчаянию прозвучать в своем голосе.
— Любой твой приказ, когда ты сам решишь… Разве такого наказания мало для любого человека?
— Нет, так не пойдет. Ты скроешься в Постоянстве, и я тебя никогда больше не увижу. Ты должен поклясться мне, что три четверти года будешь проводить здесь, в Неустойчивости. И если ты не сдержишь слова, если покончишь с собой, — тогда я сделаю меченой твою дочь и всех твоих потомков, как только, они отправятся в паломничество. Даю слово. Ну так принимаешь ты такие условия?
Даврон побледнел, понимая, что ему придется распрощаться с жизнью, которую он вел, но решился, поскольку не видел выхода:
— Да, если ты, Разрушитель, дашь мне слово, что после того, как я выполню твой приказ, ты никогда не причинишь зла мне и моим близким.
Карасма усмехнулся:
— Единственное зло, которое будет грозить тебе и твоим близким, мастер Даврон, — это то, которое вы причините себе сами. — Разрушитель самодовольно кивнул. — Да, пожалуй, это начинает мне нравиться. Тут есть возможности… Так, значит, ты согласен?
Условия были тяжелее, чем Даврон надеялся, но он видел: ничего другого он не добьется.
— Согласен, — ответил он. С тех пор стыд за капитуляцию никогда не покидал его.
И вот теперь, через пять лет, он наконец смог оплакать то, чего тогда лишился; смог потому, что другая женщина спросила его, почему он не может видеться со своими детьми.
Керис хотелось обнять его, прижать к себе, утешить, показать всю свою любовь. Она жаждала унять его боль, осушить слезы. И вместо этого она просто беспомощно стояла, заметив, как отшатнулся Даврон, стараясь не коснуться ее.
Керис ждала.
Наконец Даврон успокоился, спустился к воде и умылся, потом уселся под деревом, откинув голову так, чтобы опираться на ствол, и согнув колени. Коротко и сухо он рассказал девушке о том, что случилось в потоке леу в тот день, когда весь его мир рухнул.
— Она не позволит мне и близко подойти к дочери, — закончил он глухим голосом. — А сына от меня она спрятала.
Керис опустилась на колени рядом с Давроном, но не прикоснулась к нему.
— Я не понимаю…
Последовала долгая пауза.
— Алисс запретила мне видеться с Миррин и не позволила увидеть ребенка, которого родила.
Керис попыталась найти причину, которая позволила бы простить непростительное.
— Она боялась за них?..
— Она знает, что Карасма никогда не сможет нарушить условия сделки. Нет, ей было просто… стыдно. Она стыдилась того, что я знаю о ее готовности продать душу, лишь бы спасти себя, — вот она и стала винить меня, решила меня наказать. И к тому же она презирает меня — презирает за то, что я не сумел защитить ее, как велел мне долг, не сумел защитить наших детей, — не захотел продать себя Карасме.
— Ты судишь ее очень строго.
Даврон не сумел скрыть страдания.
— Я простил бы ей все и все понял… кроме одного: того, что она сделала с Миррин и Ставеном. Она могла немедленно донести на меня церкви, и я ее не осудил бы — даже восхитился ее смелостью и полюбил бы еще больше, зная, какую жертву она приносит ради избавления мира от угрозы, которую я собой представляю. И я не упрекнул бы ее за то, что она винит меня… Создатель, как мог бы я упрекать ее в том, что сам делаю ежечасно! Нет, я никогда не смогу простить только того, что она сделала с Миррин и с малышом.
Керис молчала: только теперь ей стало ясно, как ненавидит жену Даврон.
— Миррин было всего три года. Ты только подумай, Керис, что она тогда увидела и услышала! Увидела собственное лицо у чудовища, ей угрожал Разрушитель, а отец был бессилен защитить ее… Она видела, как я ударил ее мать. А потом Алисс запретила мне видеться с дочерью, запретила с ней поговорить, не дала даже попрощаться. «Если только попробуешь к ней подойти, я расскажу всем, что ты носишь знак Разрушителя», — сказала она мне. Так что я повернулся и ушел — ушел от дочери, оставил ее с ее ужасным несчастьем… Я принял это как часть цены, которую мне предстояло заплатить, как часть моего наказания. У нее есть мать, думал я тогда, Алисс любит ее не меньше, чем я, Алисс будет ей поддержкой и утешением.
Даврон помолчал, все еще не глядя на Керис, и девушка поняла, что ей еще предстоит услышать о том, что превратило любовь Даврона к жене в холодную ненависть.
— Я оставил их, уехал вместе со Скоу. Он сам вызвался быть моим спутником. А через несколько дней я впервые повстречал Мелдора, и с тех пор мы не расстаемся. С ним я тоже заключил сделку. Я буду помогать ему, а он убьет меня, когда придет время. — Даврон горько рассмеялся. — Не очень приятная сделка, верно? Но я не могу покончить с собой, не подвергнув опасности моих детей — и детей моих детей.
Даврон уронил руку и стал рассеянно пропускать песок сквозь пальцы.
— Алисс вернулась в Пятое Постоянство, но не осталась с родителями; оставив у них Миррин, она отправилась в монастырь в Мидллмассе. Он принадлежит ордену, который рассылает послушниц в часовни кинезиса. Алисс заявила там, что желает расторгнуть брак со мной и вступить в их орден. Церковники ответили ей, что это возможно лишь в том случае, если она сделает очень ценное пожертвование. И тогда она отдала им нашего малыша, нашего сына. Когда он родился, она предложила его церкви. Его у нее забрали, дали другое имя, увезли куда-то. Она даже ни разу не приложила его к груди. Теперь его невозможно найти, он никогда не узнает, кто его родители, и ему суждено сделаться наставником. Керис судорожно втянула воздух и невольно повернулась к дому на другом берегу реки.
— Та девочка — Миррин, — сказал Даврон, — но мальчик — ее двоюродный брат, а не мой сын. Я никогда не видел моего малыша и никогда не увижу. Никогда не узнаю, куда его отправили, какое ему дали имя. Я… я все еще зову его Ставеном. — Даврон взглянул на Керис, и его скрежещущий голос дрогнул. — Миррин лишилась отца при ужасных обстоятельствах, которых не могла понять, и как раз когда она больше всего нуждалась в матери, та ее бросила с полным безразличием. Мой сын отдан чужим людям, которых интересует только одно: увеличить число служителей церкви. Миррин и Ставен никогда не узнают друг друга. Вот этого я никогда не прощу Алисс Флерийской.