Пустые склянки и стаканы были собраны вместе на середине стола, появившаяся на столе закуска — дар пище — блока, покоилась на пластиковых тарелках.
— Тогда будет пакость, — майор постучал указательным пальцем по столу: — Будет.
— Всех пугают сны, Джок, — Гуэн глубоко вздохнул: — Это всех изматывает.
— Так — то оно, конечно же, так, — лицо майора сделалось задумчивым, а взгляд остановился на пустом стакане, стоявшем возле его руки: — Он старается, я имею ввиду Объект, хочет нас завернуть, но завернуть Джока Суни у него кишка тонка. Хм. Мой сын погиб. Давно. Жены у меня нет. Один я. Как сыч. Я даже дерево не посадил. Все собирался, да что — то… Даже подавал рапорт в комиссию по кадрам, хотел уйти в буксировщики, но меня не взяли. — Он посмотрел на Джила: — Не судьба.
— Теперь судьба, майор, — сказал ему Джил: — Для всех нас.
И тут Сол Дин запел — громко и грустно, про дальнюю дорогу и одиночество, положил свою руку на плечо приунывшего майора, затянул глубоким голосом:
Джок Суни подхватил мотив, запел вместе с Солом — громко, краснея лицом:
Они допели последний куплет.
Майор вытер ладонью слезы со своих серых глаз и рассмеялся, почти радостно:
— А ты, парень, откуда эту песню то, знаешь?
— Слышал, — ответил Сол: — Отец пел.
— Отец пел… — Суни сказал: — Пил, наверное?
— Нет.
Потом Гуэн рассказал, как в детстве лазил на дерево, на самую вершину и, спускаясь вниз, сорвался и сломал ногу. Джил не понял к чему был этот рассказ. Видимо песня вызвала в флорианине какую — то ему одному понятную грусть.
Джил был рад сидеть с ними за столом сейчас, слушать их, смотреть на их лица — пьяные и шальные, и не думать о том, что предстоит впереди.
В дверь постучали.
Открывать ее пошел Сол Дин.
Джил думал, что явился кто — то из офицеров, но в медицинский отсек вошла Лория.
— Как вы тут? — Она деловито окинула всех быстрым взглядом: — Меня, тетя Тресса прислала, иди, говорит, присмотри за этими разгильдяями.
— Тетя Тресса, — произнес Гуэн усмехнувшись и глядя на нее пьяными, кошачьими глазами: — Она уже здесь была. Присмотрела.
И все оживились, начали наперебой предлагать ей свое кресло, и Джил тоже поднялся — радостный ее визиту, стоял с дурацкой улыбочкой на лице, слушал ее смех, ее слова. В этот момент ему было хорошо, и все вокруг него были хорошими, а значит ничего дурного произойти не могло, и они сделают то, ради чего их послали на крейсере, и вернутся назад, на Зарю. В этом никаких сомнений быть не может. Но это будет потом. Обязательно будет. А сейчас они… Они просто хорошие ребята, пусть и не в форме, но все — таки.
Он слушал ее смех, громкие слова майора, который зачем — то принялся доказывать «сударыне» «несокрушимую мощь корабля», а Сол бесстыдно воззрился на ее грудь, совершенно неприлично — на взгляд Джила и, перебивая майора, начал рассказывать пошлый анекдот.
Разошлись далеко за полночь.
Майор уснул за столом и Гуэн не стал его будить.
Джил и Сол проводили Лорию до ее каюты. Сол ушел к себе, а Джил в благодушном, хмельном настроении зашагал к своим капитанским апартаментам.
Он упал на кровать, не выключая свет, уткнулся лицом в подушку и, уже засыпая, все пытался стянуть правой ногой ботинок с левой ноги — не послушный, упрямый.
В эту ночь он снова увидел сон.
Он сидел на своей кровати — в трусах и майке. Куда — то подевался комбинезон и ботинки. Было светло, хотя световые панели под потолком не горели. Но Джила это не удивляло. Наоборот, он принимал происходящее сейчас в его каюте, как вполне себе разумеющееся — естественное и обычное.
И он знал, что это сон.
Гость сидел перед ним в старинном, огромном кресле, на деревянных, резных ножках, оббитые красным бархатом подлокотники выпирали вперед оскалившимися, лакированными головами львов. Гость откинулся на красную спинку кресла, курил, и большая, черная трубка в его руках — с изогнутым, длинным мундштуком трещала при каждой затяжке, из нее поднимался розовый, светящейся дымок и розовые искры, словно встревоженные, вспыхивали в ней и гасли.
На средних пальцах рук гостя сверкали огромными бриллиантами перстни. На левой руке перстень венчал сверкающий, размером с куриное яйцо, бриллиант, время от времени из него вырывались розовые струйки тончайших, как паутины, молний — вились вокруг пальцев, освещали резной подлокотник кресла. На правой его руке находился такой — же перстень с бриллиантом, только цвет его молний был синим.