Все сорвались со своих мест, окружили Гавриила Васильевича.
— Что? Каковы известия? Где Наполеон? Где наша армия? — посыпались со всех сторон вопросы.
— Господа, господа! Не все сразу! — пытался утихомирить Гераков кадет. — Известно пока лишь то, что Бонапарт, поправ договоры и обещания, преступил границы России, но далеко ли он продвинулся, об этом точных сообщений нет. Однако мне посчастливилось прослушать приказ государя армиям с объявлением о нашествии французского войска на пределы России. Очень сильно составлено! Очень сильно! Особенно конец: «Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу, я с вами. На зачинающего бог!»
Реляции, публикуемые в газетах, сообщали об успеш ном наступлении Наполеона и отступлении русских войск без боев. Тактика главнокомандующего Барклая де Толли вызывала в обществе удивление и возмущение. Все ожидали крупного сражения, но его не было.
В корпусе все разговоры были только о войне.
Некоторые — их, правда, было меньшинство — пытались понять и оправдать тактику Барклая.
— Все наступательные войны против величайшего из всех известных в истории полководцев до сих пор оканчивались неудачей, — говорили они. — Силы Наполеона сейчас гораздо значительнее наших. Перед нами пример Германии и Пруссии.
— Конечно, Наполеон — великий полководец, — соглашались их противники, — но, говоря о Германии и Пруссии, не следует забывать про Испанию, где его успехи не так уж велики. Значит, можно противостоять и этому великому полководцу.
Между тем русская армия отходила, не давая генерального сражения. 6 августа после тяжелого боя был оставлен Смоленск, офицеры и солдаты роптали, обвиняя главнокомандующего Барклая де Толли в измене. 8 августа последовало высочайшее назначение главнокомандующим суворовского ученика князя Кутузова.
Две недели спустя после приезда Кутузова в армию произошло, наконец, генеральное сражение под Бородином. Реляция Кутузова говорила о победе. Но русская армия продолжала отходить.
Без боя оставили Москву.
Второго сентября Наполеон вступил в древнюю столицу России.
В те печальные дни, когда Наполеон находился в Москве, состоялся первый досрочный выпуск кадет.
В зале Первого кадетского корпуса построили в шеренгу старших, по последнему году обучения, воспитанников всех трех петербургских дворянских военных учебных заведений — Первого и Второго кадетских корпусов и Дворянского колка.
Внесли развернутые корпусные знамена, на пунцово-палевых полотнищах которых был изображен корпусный герб: в обрамлении венка из ветвей лавра и пальмы наложенные друг на друга крестообразно шпага и Меркуриев жезл — символ познания. Под барабанную дробь в зал вошел шеф гвардии великий князь Константин Павлович.
Рыжеватый, сутуловатый, курносый, как и его отец, он прошел вдоль шеренги с мелком в руке, делая на груди каждого отметку: крестик, кружок, квадратик.
Потом он сказал:
— Государю императору угодно было назначить лучших по своему поведению и знанию службы кадет в гвардию на места офицеров, павших за отечество. Я избрал вас и надеюсь, что вы оправдаете мой выбор. Поздравляю вас прапорщиками. Завтра я вас представлю государю. Всем явиться во дворец в шесть часов утра. Прощайте, дети.
Едва великий князь ушел, в зал ворвались кадеты, окружили выпускников, расспрашивали, что им сказали, рассматривали меловые знаки на мундирах.
Батальонный, полковник Кондратьев, расправил плечи, набрал воздуху, намереваясь скомандовать и прекратить беспорядок, но Перский подошел к нему и тихо сказал:
— Оставьте их. У наших выпускников сегодня последний праздник в стенах корпуса. — И, вздохнув, добавил: — А у кого-то, может, и вообще последний…
Перский замешался в толпе.
— Михаил Степанович, что означают иероглифы, которые начертил его высочество? — спросил один из кадетов.
Все оборотились к Перскому. Он этого не знал; только на следующий день выяснилось, что шеф гвардии таким образом пометил, в какой род войск назначает того или другого кадета: кресты — в пехоту, кружки — в кавалерию, квадраты — в артиллеристы. Но недаром Перский служил под началом Суворова, не терпевшего немогузнаек. Он лукаво подмигнул, взял за плечи стоявшего перед ним кадета Александра Булатова — невысокого, но ладного, голубоглазого, с румянцем во всю щеку крепыша, посмотрел на меловый крест на его груди, взглянул в глаза, усмехнулся:
— Неужели непонятно? Да вы поглядите на этого молодца. Да после первого же дела его грудь украсится Георгиевским крестом. На это и указывает знак, начертанный его высочеством.