Многочисленные проверки не позволяли сомневаться в здоровье Виктора. Только вот единожды коснувшийся его шепоток, своим дуновением затеплил внутри какой-то неясный свет. Он тихонько разгорался, наполняя сознание особыми свойствами. Виктор стал замечать, что может предугадывать сообщения искина, со стопроцентной уверенностью предсказывать параметры медицинских диагностов и даже влиять на них. Глядя в камень своего перстня, он видел, как в нем трепещут отблески этого внутреннего света, словно хотят что-то сказать.
И он подал рапорт в Дальнюю Разведку.
А еще Виктор помнил о искине. Найти его оказалось не трудно. После того как комиссия Космофлота закончила расследовать причины трагедии, рачительные технари сняли его с останков катера и передали в резерв флота. Там он и покоился в стазисе, пока не началось массовое переоснащение крыльев. К тому времени уже никто не видел связи вполне исправного искина с произошедшим на Кари. Его осмотрели, провели должное обслуживание и установили на новый, с иголочки, звездолет. На периметр корабль не попал, и Виктору не составило большого труда после ряда вполне законных манипуляций, стать его пилотом. Едва он поднялся на борт, как ощутил знакомое дуновение и ласковый шепот. Он волновался как первогодка, проникая сознанием в ядро искина. Яркий сапфировый светлячок радостно потянулся ему навстречу.
А еще командор Второго крыла Дальней Разведки Вадим Игоревич Сытин в полном объеме удовлетворил его рапорт.
Страдала ли личность искина диссоциативным расстройством он не задумывался. Был он, была Герда и Виктор. И это наполняло его существование смыслом. Нет, в русле формальной логики, Гердой он тоже был, а она была им.
По традиции неслышные диалоги проходили за чайной церемонией. Пилот заваривал особый букет, опускался в кресло и замирал. Герда устраивалась у его ног, а искин задавал вопросы.
– Виктор, ты ведь не раз задумывался, что же произошло тогда на планете и как это отразилось на тебе, на мне.
– Я пилот, а не ученый. Лучшие умы ничего не выяснили и, из понятной предосторожности, свернули программу контакта. А мы, что мы? Ты умнее меня, твой массив знаний огромен, а спектр чувств просто не сопоставим. И что скажешь ты? Молчишь?
Мы получили какой-то толчок, только вот знать бы куда, зачем и от кого? Не случилась бы очередная «…опа», как говаривал Евгеньич. И кому еще досталось рикошетом. Мы все ищем знаки. Вот только бы знать какие.
Время текло своим чередом. Крыло перебазировалось в самый конец навигации. Их корабль уже несколько раз подвергался глубокой модернизации. Диагносты все дольше и тщательнее осматривали Виктора. И хотя в составе крыла были и более возрастные пилоты, он без труда считывал возрастающую тревожность этих проверок. А еще ему предложили заменить искин. Не очень мотивированный отказ был воспринят аналитиками как еще один повод для беспокойства.
Сигнал тревоги моментально вывел Герду из состояния покоя. Монитор Виктора зловеще мерцал и заходился в пиковых параметрах. Бокс диагноста уже был в каюте, а манипуляторы бережно укладывали тело, подключая зонды и инъекторы.
Герда заскулила. Она достоверно знала, что реанимационные процедуры не помогут. Замедлят, продлят, но не остановят уход человека. Ее человека. Друга, подарившего ей жизнь, того, кто был все время рядом, кого она должна защищать. Что она могла противопоставить смерти? «…Нам осталось только терять…»
Она готова была завыть. Но терять Герда не собиралась.
Лиза улыбалась Виктору, а Рудольф разливал кроваво-красный напиток по кружкам. Танеев перебирал струны гитары, делая вид, что поглощен исключительно аккордами, но исподволь кидал хитрые взгляды.
Хочешь, построю дом,
Из четырёх окон,
В каждом окне всегда
Будет гореть звезда.
И на одну из звёзд
Будет глядеть наш пёс,
Ей с высоты такой
В доме хранить покой.1
За соседним столиком Сеймур громко препирался с плотным чернокудрым хитрованом с хорьком на руках. А Вадим Сытин пытался их образумить.
Вот как, оказывается, выглядит смерть.
«Это не смерть» – пришел откуда-то ответ. «Умерло только твое тело, а сознание осталось жить.»
«Такое возможно?»
«Разве ты еще не понял, что для разума нет ничего не возможного?»
«Но, как?..»
«Просто у тебя есть друг. А еще те, кто были рядом, кого любил ты и кто любит тебя. Этого достаточно, чтобы остаться.»