Мы встали и вышли из класса; в дверях я обернулся. Желтой бутербродницы на столе уже не было. И крошки с губ господина Бирворта тоже исчезли.
4
Тем временем давно миновала полночь. В саду стоит тот неистребимый звериный запах, который часто появляется в душные летние ночи, вроде сегодняшней. Я поставил шезлонг посреди лужайки. Потом нашарил в ящике кухонного стола помятую пачку «Мальборо». Она оказалась именно там, где и должна была лежать. Не совсем на виду, чтобы быть заметной для всех, но и не спрятанная. For emergency use only,[6] как стекло, которое надо разбить, чтобы открылся запасной выход.
Звериный запах остался от прежней жилички. Точнее, от ее звериного хозяйства. Потом она заболела, и к звериному запаху стал подмешиваться человеческий. В то время она все чаще позволяла собаке справлять нужду в саду.
Нам тогда принадлежал только верх. С балкона я регулярно видел госпожу Де Билде с граблями. Она не выносила собачий помет, а кое-как сгребала его, убирая с глаз долой. Пес был экземпляром неопределенной породы – пятнистый и, между прочим, слишком крупный, чтобы выгуливать его только в саду. Каждый раз он начинал с того, что несколько минут рылся по всему саду – наверное, в поисках местечка, где не пахло бы им самим. Порой, когда он, почти пристыженный, наконец приседал на задние лапы, наши взгляды встречались. Я не мог избавиться от ощущения, что собачий взгляд, устремленный на меня из-за зелени, был зовом о помощи, словно пес чего-то ожидал от человека, молча смотревшего на него с балкона второго этажа: может, я предприму что-нибудь, и все пойдет как раньше, или хотя бы вмешаюсь, чтобы положить конец унизительной необходимости срать в саду?
Мы купили этот дом в 1995 году; свободными для проживания тогда были только два верхних этажа. Самый лучший этаж – первый, с садом в сто тридцать квадратных метров – сдавали. Какой-то старой женщине, «которая в обозримом будущем осознает удобство дома престарелых» – выражение агента по недвижимости.
Помню как вчера: когда нас впервые провели по дому, было начало марта. С балкона второго этажа я выглянул в сад. Раньше я почти не имел дела с садами, у меня даже было явное отвращение к уходу за цветами и другими растениями – такое сильное, что растения, временно доверенные моим заботам, уже через несколько дней начинали вянуть и теряли большую часть листвы.
Но этот сад сильно одичал – он весь зарос травой, а из травы высовывалось множество цветов, названия которых я не знал: такие обычно встречаются лишь по насыпям вдоль больших рек или на разделительных полосах скоростных шоссе. В середине был маленький пруд, заросший ряской; возле него на настоящем стволе стоял птичий домик, где порхали, щебеча, десятки птичек, что создавало приятную атмосферу.
– Не знаю, как вы относитесь к лягушкам, – сказал агент по недвижимости.
– К лягушкам?
– Мне рассказали, что в пруду водятся лягушки. Одни считают это чем-то идиллическим. Другие терпеть не могут…
А потом он спросил, не хотим ли мы осмотреть первый этаж; не важно, дома ли жиличка, ведь я – новый владелец, которому должны переводить «нищенскую плату» за аренду в размере двухсот восьмидесяти шести гульденов. Если бы я смог уговорить жиличку провести – за мой счет – центральное отопление и сделать двойное остекление, то в соответствии с балльной системой можно было бы сразу поднять арендную плату до тысячи гульденов, продолжил он.
– Сколько лет вашему сыну? – спросил он.
– Девять, – ответила Кристина.
– В этом возрасте дети зачастую создают много шума, – заговорщически сказал агент. – Или крутят музыку на полной громкости. Я бы сказал, что скорейший отъезд соседки в дом престарелых отчасти зависит от вас.
Очень хорошо помню, как я заметил, что мне не нужно осматривать первый этаж, что я уже получил некоторое представление о доме, взглянув на сад. Как уже говорилось, дело было в марте.
В середине апреля мы перебрались в новое жилье, а в начале мая, в первый теплый день года, впервые почувствовали этот запах. Сначала я думал, что он доносится издалека – в такие дни до окраин города порой долетает и запах навоза, – но вскоре мы осознали, что его источник находился в самом доме. Точнее, на первом этаже.
Этот запах представлял собой нечто среднее между смрадом верблюжьего загона и тошнотворной вонью от неплотно закрытого туалета – вроде тех, какие встречаются главным образом в кемпингах. Кисло-сладкий, но приправленный аммиаком, так что глаза слезятся. Он поднимался через щели в паркете, висел в холле, будто полоски тумана над болотом, а потом перемещался – медленно, но верно, как губительная зараза, – этажом выше, где находились наша с Кристиной спальня и комната Давида.