И не потому, что не мог существовать за границей, не потому, что не мог покинуть родину. Нет, он знал, какое жестокое наказание изобретут для этих солдат, знал, что им едва не придется расстаться с жизнью за бегство политического преступника и содействие ему. Он всегда думал о других и не стал спасать свою жизнь ценою такой. Наталья Дмитриевна поразилась. Она подумала, как поступила бы сама на месте мужа. И нашла, что, пожалуй, воспользовалась бы предоставившейся возможностью, не думая о последствиях. Нет, она еще не знала своего мужа с этой стороны и снова поразилась и удивилась его великодушию и его благородству. Есть ли на свете еще такой человек, который был бы выше, благороднее и любящее? И в сердце ее разгоралась искра любви к нему. Она помнила все — она пошла за него ради того, чтобы семья не была разорена, она спасала своих родителей от нищеты, она посылала им все деньги, что давал ей Михаил Александрович, не скупясь, щедрой рукой. А теперь они писали ей, чтобы она оставила мужа, чтобы ехала обратно в имение, что он государственный преступник, не подумавший о ней и детях, низкий и ничтожный человек, если бросил такое пятно грязи на весь их род…
Она плакала над их письмами, и в душе ее возникало чувство протеста. Они всегда были против всего, что задумывала она, — они не оставили ее в монастыре, они заставили ее выйти замуж против своей воли, а теперь они же хотят лишить ее самого благородного человека на земле. Решение в ее душе зрело медленно и постепенно. Но натура ее не могла покориться трезвым и мелочным расчетам, и восхищение и жалость уступали место любви и привязанности…
Она вспомнила скучные и суровые обеды и ужины в доме Головиных, вспомнила те жестокие придирки и одергивания, которым подвергалась в доме родной тетки, и протест этот зрел и зрел в ее душе. У Анастасии Якушкиной увидела она другое — там старались всеми силами спасти мужа Настеньки, бегали и хлопотали, уговаривали родичей и родственников, писали государю и влиятельным лицам. Они не бросили на произвол судьбы Якушкина, как оставили за порогом Головины Фонвизина. И сравнивая эти две семьи, думала она о том, что часто родные хуже чужих людей, что иной раз добрый человек не тот, кто дорог по крови, а тот, кто ближе по духу…
Через два месяца вышел из тюрьмы брат Михаила Александровича — Иван Фонвизин. Он оставался в Петербурге до тех пор, пока ему было возможно, но его отдали под надзор полиции, приказали ехать в свою подмосковную усадьбу, и ему пришлось уехать, даже не узнав ничего о судьбе своего брата…
И опять осталась Наталья Дмитриевна одна, с двумя детьми на руках, в чужом городе. Но теперь у нее была подруга и мать подруги, и все они вместе долгими вечерами думали и делали все возможное, чтобы отстоять двух дорогих людей — Якушкина и Фонвизина.
Значительно позже узнала Наталья Дмитриевна, как стойко выгораживал Фонвизин Якушкина, как не давал против него никаких показаний, как старался затушевать и скрыть его роль в тайном обществе. И опять поразилась она благородству и стойкости мужа, его уму и точной линии защиты, которую он избрал на следствии…
Однако и ум, и решимость Михаила Александровича, и его стремление показать тайное общество как общество, старающееся о государственном благе, не спасли его от жесткого наказания. Все разговоры о конституции, о благе отечества отметали члены Следственной комиссии, их интересовало только одно — выявить покушавшихся на царскую особу, выявить разговоры об этом. Под этот вид показаний подгоняли они все протоколы, ловили обвиняемых на противоречиях, учиняли очные ставки. Добились — на совещаниях тайного общества шли разговоры о цареубийстве — и это решило все дело.
Никто не думал, что даже генералу Фонвизину, герою Отечественной войны, раненому, теоретику и участнику лишь разговоров о благе страны, вынесут такое тяжкое осуждение.
Верховный уголовный суд отнес Фонвизина к государственным преступникам четвертого разряда. Это означало ссылку в каторжные работы на двенадцать лет и последующее поселение в Сибири.